Датское и нормандское завоевания Англии в XI веке

Горелов Максим Михайлович

Сами нормандцы в городах селились первое время в отдельных гетто близ нововозведенных замков, а феодалы вообще предпочитали сельскую местность — все из боязни мести со стороны англосаксов. Это, по мнению Рассела, привело к упадку англосаксонского «бургового урбанизма» и обусловило в дальнейшем отставание английских городов в развитии от континентальных, их «деревенскость» [497] . География же потерь городского населения зависела от интенсивности ведения военных действий в том или ином районе. Крестьянство же, в целом, страдало от войны, по-видимому, также в местах наиболее массового сопротивления нормандцам (Нортумбрия, Юго-Запад, Чешир, Стаффорд).

497

Ibid. Р. 13, 15, 18, 20. К 1100 г. по стране выросло 5–6 тыс. новых замков, большинство из которых располагалось в сельской местности. См.: Barlow F. The feudal kingdom of England. 1042–1216. P. 87.

В целом, количественные потери англосаксов были восполнены иммиграцией с континента — нормандской, бретонской, и др. — возросшей с 1066 по 1087 гг. втрое и достигшей 200 тыс. чел. Таким образом, принципиальными были не столько количественные потери, сколько качественные социальные изменения — вытеснение прежней англосаксонской элиты и формирование новой, англо-нормандской [498] .

Показательна

в этом отношении языковая ситуация, сложившаяся после нормандского завоевания. Около 1070 г. начинается вытеснение древнеанглийского языка в делопроизводстве и литературе, правда, не только французским, как можно было бы ожидать, но и латынью, международным языком Средневековья. Что же до французского, языка завоевателей, то уже следующее поколение, выросшее в самой Англии после завоевания, не всегда и пользовалось им: потомки от смешанных англонормандских браков зачастую предпочитали английский язык, на котором говорили их матери и няни. Яркий пример — Ордерик Виталий, который, проведя детство в Англии, вообще до поры не знал французского языка [499] . Впрочем, массы простого народа, крестьян, почти не испытали на себе процессов англо-нормандского языкового и культурного синтеза, сохраняя язык, обычаи и уклад жизни своих предков. Тенденции синтеза хорошо прослеживаются лишь на уровне знати, элиты и в наибольшей мере приближенных к ней слоев общества. Тем не менее, эти процессы пошли, приведя через несколько десятилетий к таким существенным результатам, что их освещение могло бы стать предметом отдельной работы. Отметим лишь, что одним из этих результатов стало формирование нижнего и среднего слоя англо-нормандской знати, считавших своей подлинной родиной Англию (невзирая на изначально нормандские этнические корни) и жившей преимущественно английскими интересами, в отличие от крупной баронской аристократии, имевшей владения и на континенте и потому рассматривавшей свои английские имения лишь как источник доходов и резервов для континентальных дел. Малоимущие участники нормандского завоевания — простые рыцари, колонисты, и т. п. — по-видимому, легче и охотнее воспринимали Англию в качестве новой родины, поскольку завоевание подняло этих людей «из грязи в князи». Соответственно, этот многочисленный слой был куда более склонен к смешанным бракам, нежели нормандская феодальная верхушка, более замкнутая и предпочитавшая внутренние брачные союзы [500] .

498

Russell J. Op. cit. P. 13; Bartow F. The effects of the Norman Conquest. P. 136.

499

Clanchy M.T. Op. cit. P. 58.

500

Gillingham G. Op. cit. Р. 88; Репина Л.П. Ук. соч. С. 233; Russell J. Op. cit. Р. 20; Douglas D.C. William the Conqueror. P. 270.

Все эти глубинные процессы привели к тому, что во внутриполитических конфликтах, нередких в истории Англии конца XI–XIII вв., эти две группы знати — нормандская аристократия и англо-нормандское рыцарство — выступали друг против друга [501] , причем последнее часто служило опорой королевской власти и как бы носителем нового английского «государственнического» патриотизма, консолидирующего формирующуюся английскую народность.

501

Репина Л.П. Ук. соч. С. 236; Gillingham G. Op. cit. P. 81–83.

Глава IV.

Датское и Нормандское завоевания Англии: cравнительный анализ

И датское, и нормандское завоевания Англии одинаково являлись длительными военно-политическими акциями, не только повлекшими за собой значительные жертвы и разрушения, но и повернувшими Англию на оригинальный путь исторического развития, в том и другом случае отличный от того, каким она могла бы идти, не случись этих событий. В обоих случаях в жизни англосаксонского общества произошли социокультурные сдвиги, а в политическом отношении Англия оказалась включенной в состав полиэтничных раннесредневековых держав — Империи Кнута Великого и англо-нормандской державы Вильгельма Завоевателя, позднее трансформировавшейся в так называемую Анжуйскую Империю. Вместе с тем, рассмотренные в предыдущих главах реалии и тенденции, присущие данным историческим событиям, позволяют заметить кардинальные различия в тех путях и методах, которыми осуществлялись два завоевания, потрясшие Англию на протяжении одного столетия, их разный исторический, так сказать, подтекст.

Завоевание Англии датчанами в начале XI в. происходило в рамках одного историко-культурного типа, к которому относились страны и территории по берегам Северного и Балтийского морей, лишь косвенно затронутые (или, как Англия, неглубоко затронутые) процессами романизации в позднеантичное время и отличавшиеся известной общностью духовной и материальной культуры, изначально развивавшейся здесь. Существенное отличие этого культурно-исторического типа от классического феодализма Западной Европы с его традициями в области права, религии, идеологии, государственных институтов, и т. п., унаследованными от античности, обусловило специфику датского завоевания Англии. В сущности, оно продолжало собой предыдущую 200-летнюю экспансию скандинавов, только на качественно новом уровне — на уровне молодых государств, осуществляющих территориальные захваты, а не мелких независимых объединений викингов, как прежде. Поэтому, если в IX–X вв. скандинавы боролись за независимость Области Датского права, то в XI в. Свейн Вилобородый и Кнут, напротив, стремились к объединению всех английских земель под властью единой англо-датской короны. Поскольку Англия в рамках упомянутого североевропейского культурно-исторического типа была наиболее развитой во всех отношениях страной, чьи традиции государственности, культуры, церкви были на несколько веков старше скандинавских, датчанам, завоевавшим страну, оставалось лишь органично вписываться в местное общество и традиции. Завоеванная Англия создала для завоевателей «окультуривающую среду», способствуя мирной англо-скандинавской ассимиляции. Завоевание Англии Кнутом лишь логически завершило эту линию ассимиляции, встраивания скандинавов в этническую и социальную структуру англосаксонского общества, которая полным ходом развивалась еще с X в., в особенности после ликвидации уэссекскими королями политической независимости Денло. Свергнув уэссекскую династию, Кнут фактически продолжал ее дело, опираясь на общие северные традиции законотворчества и поощряя своей мудрой внутренней политикой интеграцию разных частей своей державы, консолидирующихся вокруг наиболее развитой «метрополии» — Англии.

Иная ситуация имела место в случае с нормандским завоеванием. Здесь столкнулись два более различающихся политико-социальных

образования: Англия — по сути, уже англо-скандинавское государство, осколок недавно распавшейся империи Кнута, в котором еще сохранялись свежие воспоминания о его царствовании, и Нормандия — оплот феодально-французских в широком смысле слова традиций, причем в их наиболее прогрессивном варианте (отсутствие феодальной анархии, сильная герцогская власть, отличная организация вооруженных сил и церкви). Некогда сами потомки викингов, нормандцы очень быстро претерпели социокультурную инверсию, превратившись в ярких представителей западноевропейского феодального мира, притом едва ли не в самый активный, агрессивный его контингент, шедший во главе всевозможных военно-колонизационных мероприятий, вроде Крестовых походов или начавшейся в XII в. экспансии уже англо-нормандского государства в Ирландию. Завоевывая Англию, нормандцы выступили по отношению к ней не только в качестве носителей иного культурного уклада, чуждых традиций, будучи даже этнически далекими от англосаксов (в отличие от датчан), но и в роли «цивилизаторов», насильственно насаждавших в стране привнесенные с континента порядки и традиции, французский язык в качестве официального (опять-таки, совершенно чужой англосаксам, в отличие от родственного древнескандинавского). Если этническая политика Кнута поощряла мирную ассимиляцию, причем на всех социальных уровнях, вплоть до высшей элиты, изначально уравнивая в правах англосаксов и данов, то нормандское завоевание сопровождалось истреблением и вытеснением английской элиты на периферию общественной жизни, притеснением и закрепощением широких масс населения, свирепыми «лесными законами» — типичной оккупационной мерой, направленной против возможных вспышек повстанческого движения. Немаловажен и характер экономического базиса господства завоевателей в Англии: хотя на юге Англии к XI в. сложились уже достаточно высокоразвитые феодальные отношения, пришедшая с Кнутом скандинавская военная элита опиралась на традиционную северную модель организации, присущую раннеклассовым, полупатриархальным обществам и основанную не на ленном вассалитете, а на непосредственной службе знати в королевской дружине и на практике условных пожалований, «кормлений», связанных непосредственно с осуществлением административных функций на местах. Поэтому датское завоевание не повлекло за собой массовых земельных конфискаций у коренного населения в пользу завоевателей, а, соответственно, отсутствовало и могущее возникнуть на этой почве сопротивление. Горести войны вскоре забылись (не без заслуги соответствующего идеологического курса Кнута), а самый существенный повод к вооруженному сопротивлению завоевателям — земельные конфискации и закрепощение населения — так и не возник.

Что же касается нормандского завоевания, то нормандцы и прочие соратники Вильгельма из разных областей Франции привнесли в Англию привычные им традиции общественно-экономического устройства. Повсеместные земельные конфискации с целью раздачи земель в лены участникам завоевания имели своей обратной стороной уничтожение англосаксонской знати и разорение населения, порой граничившие с тотальным физическим истреблением (как, например, при подавлении восстания в Нортумбрии), а это вполне закономерно вызывало ответную реакцию со стороны англосаксов. Если с воцарением Кнута в Англии военные действия внутри страны прекратились и снова имели место лишь в начале 40-х гг. (восстание в Вустере на почве повышения налогов) и в начале 50-х гг. (смута с участием дома Годвинов), то есть, спустя много лет после смерти Кнута, то с воцарением Вильгельма Завоевателя они, наоборот, усилились и продолжались еще несколько лет, а отдельные их рецидивы — и позднее. Для многих представителей пришлой франко-нормандской элиты, особенно высшей, Англия была чемто вроде колонии, поставлявшей финансовые и военные ресурсы для ведения дел на континенте, в прежних владениях. Это уже последующие поколения знати, выросшие в Англии, в условиях начавшейся англонормандской ассимиляции, стали воспринимать Англию как свою родину, но такая ситуация сложилась позднее, к рубежу XI–XII вв.

Церковная политика Вильгельма была подчинена задаче лучшего контроля над английской церковью, для чего Вильгельм насаждал в ней нормандские порядки и элиту из числа своих приближенных. Лишь немногие англосаксонские прелаты, вроде Вульфстана Вустерского, выразившие поддержку новой власти, сохранили свои прежние позиции. Население, судя по всему, не питало особого расположения к клирикам-иноземцам, что видно, например, из убийства епископа Валькера в Дареме в 1080 г.

Можно также заметить, что отзывы современников о Кнуте Великом куда более лестные, нежели о Вильгельме Завоевателе. Если фигура Кнута обрисовывается преимущественно в позитивных тонах, как своего рода «отца нации», миротворца и олицетворения справедливости и процветания, то, говоря о царствовании Вильгельма, средневековые авторы, признавая его выдающиеся качества полководца и государственного деятеля, то и дело упоминают о его жестокости, алчности, угнетении им своих подданных. По-видимому, эти свойства его характера способствовали не только вооруженному сопротивлению самих англосаксов, но и оппозиционным настроениям в среде нормандской знати, что видно из мотивации восстания эрлов 1075 г.

Таким образом, на основе сопоставления датского и нормандского завоеваний Англии и различных аспектов их последствий — военно-политических, социально-экономических, этнокультурных — можно сделать следующие выводы. Хотя нормандское завоевание открыло перед Англией долгосрочную перспективу развития по новому пути, оно же, одновременно, и свернуло ее с того пути, которым Англия развивалась и, по логике вещей, должна была бы развиваться, если только, как уже говорилось во вводной части данной работы, отбросить консервативную аксиому о том, что «история не терпит сослагательного наклонения», ограничивающую горизонты мышления историка. Между тем, датское завоевание Англии и включение ее в Империю Кнута вполне укладывалось в рамки этого традиционного пути исторического развития Англии, а потому было для нее гораздо меньшим катаклизмом, так как, помимо военных потерь, не вызвало коренной ломки устоявшихся общественных структур, традиций, существенных трансформаций языкового пространства, тотальной смены правящей элиты. Можно, конечно, согласиться с тем, что нормандское завоевание вывело Англию на более динамичный путь развития, как это любят подчеркивать историки «англо-норманистского» толка. Но «сослагательное наклонение», тем не менее, может дать полезную пищу для размышлений о многообразии моделей и возможностей исторического развития.

Мы рассмотрели историю датского и нормандского завоеваний Англии, проанализировав ее различные аспекты: политический, этнический, социальный, культурный — те, которым в историографии, как правило, уделялось меньше места, чем социально-экономическому и правовому.

Датское завоевание Англии в начале XI в. логически продолжало собой предыдущую 200-летнюю экспансию норманнов, одним из излюбленных объектов которой Британские острова стали по причине своего мягкого климата, обилия плодородных земель и оптимальных природных условий для занятий сельским хозяйством, а также наличия богатых залежей полезных ископаемых, в том числе серебра, обеспечивавшего бесконечный поток контрибуций, взимавшихся викингами во все увеличивавшихся размерах. В XI в., в связи со складыванием у скандинавов ранней государственности, эта экспансия перешла на качественно новый уровень — уровень централизованных военных мероприятий скандинавских конунгов, демонстрировавших подчас «имперские» аппетиты, как, например, Кнут Великий или Харальд Суровый. Именно к этому новому типу экспансии (вполне уживавшемуся с традиционными набегами викингов) относилось завоевание Англии Свейном Вилобородым и Кнутом. Эволюционировав из обычных пиратских рейдов викингов в конце X — начале XI вв., имевших неожиданный успех в условиях ослабления власти в правление Этельреда Нерешительного, это завоевание привело к свержению уэссекской династии и включению Англии в состав англо-скандинавской империи Кнута (1017–1035).