Давай никому не скажем
Шрифт:
Он подошёл сзади, совсем тихо, и нежно обнял за плечи. Я ощущала кожей его прохладную колючую щёку, его ставший таким родным запах.
Ловко перепрыгнув лавочку, Ян сел рядом, с теплотой заглядывая в глаза.
— Почему ты плачешь? Что случилось?
Почему он, молодой и беззаботный, должен грузиться моими проблемами? Как же это стыдно… Но я не могла молчать, слова полились сами собой, как и слёзы…
***
— Ты уверена, что это мать с сожителем украли деньги? Не
— Нет, не думаю. Он к нам не заходит, — покачала головой, до сих пор не избавившись от чувства стыда за свою такую непутёвую семью.
— Сколько?
— Что сколько? — шмыгнула носом я.
— Денег было сколько? — терпеливо перепросил он.
— Много… — достала из кармана смятую бумажку, которая когда-то лежала в конверте с деньгами. Взглянув на выведенные красными чернилами цифры, Ян приподнял бровь, и положил листок себе в карман.
— Да, не мало. Но и не то чтобы очень много.
— Это всё, что у меня было. Вообще всё! Если бы не Инна, не знаю, на что жила бы до зарплаты, — положила голову ему на грудь, немного успокоившись.
Расклеилась, как дурочка. Хороша я сейчас: распухшая, с красными глазами и размазанной тушью.
Ян положил руку мне на талию и притянул ближе к себе.
— Не стоит так убиваться из-за каких-то денег, это всего лишь фантики.
— Всего лишь? — возмутилась. — Тебе не понять, потому что ты ни дня не жил, как я!
— Ну-ну, не заводись, мы что-нибудь придумаем, — сцепив пальцы в замок, он заключил меня в плотное кольцо своих рук, и я снова расслабилась, ощущая себя рядом с ним словно в надёжном коконе. В конце концов он прав, это всего лишь фантики. Но без них, увы, тоже нельзя быть полностью счастливой.
Было совсем темно, когда мы, держась за руку подошли к двери Инны. Ещё с улицы я нашла пустые глазницы окон её квартиры, и убедилась, что подруги всё ещё нет дома.
— Пригласишь? — тихо спросил он, сжимая меня в объятиях. На лестничной клетке было темно, лишь в маленькое окошко светила луна, едва озаряя наши сплетённые в один силуэты.
— Не могу — в любой момент может вернуться Инна….
Не успела я это проговорить, как внизу хлопнула подъездная дверь, и по ступенькам раздалось торопливое цоканье шпилек.
Оттолкнув от себя Яна, засуетилась в поиске ключей.
— Это она!
— Упс, попали.
Я не видела его лица, но знала, что он улыбается. Забавно ему! Господи, какой же он всё-таки ещё мальчишка.
— Ничего смешного! Она не должна тебя видеть! — прошипела, ковыряясь в карманах.
Ключи со звоном упали на пол, и пока я вслепую шарила ладонью по пыльному бетону, пока отыскала потерю, Ян куда-то незаметно испарился.
Инна уже поднялась на последний пролет, но, услышав шуршание у своей двери, видимо, остановилась. Стук каблуков стих.
— Это я. Никак не найду в темноте замок, — подала голос, отражаемый от стен звонким эхо.
— Блин, Иванникова, я тут чуть коньки не откинула! — выдохнула подруга, легко забежав
— Тебя ждала, — ляпнула первое, что пришло в голову. Глаза уже привыкли к темноте, и я попыталась разглядеть Яна в углу за мусоропроводом. Больше спрятаться тут негде. Ну не в воздухе же он испарился в конце концов!
— Гуляла что ли? Ну и правильно! — пьяненькая Инна зашуршала ключом, пытаясь попасть в замочную скважину. — Пойдём, я нам ещё коньячка принесла.
— Мне, пожалуй, хватит.
— Ну это уже я сама решу. Сегодня ты моя гостья, и степень опьянения определяю тоже я, — Селиванова хихикнула, и открыла-таки дверь.
Жёлтый прямоугольник света осветил лестничную клетку: Яна нигде не было.
Часть 57. Ян
Ян
Надавил на звонок, прислушиваясь к звукам за забором. Лязгнула цепь, раздалось тихое рычание пса.
Наконец зашуршали шаги, и Бес, не снимая цепочку, приоткрыл дверь.
— А, это ты, — посторонился, пропуская, после чего задвинул засов. — Один?
Вопрос удивил, обычно ему всё равно, кто и с кем к нему ходит.
— Один.
— Горшок здесь, — осведомил Бес, мягко ступая по раскисшей после дождя тропинке.
— Да мне плевать. Я к тебе по личному воппосу, дело есть.
— Ну пошли, — бросил на меня беглый взгляд, пропуская вперёд.
Проходя мимо тускло освещённой комнаты, мельком заглянул внутрь: в кресле с блаженной улыбкой дремал Паровоз, за столом, тихо матерясь, пацаны пили пиво и рубились в нарды. В углу дивана возились Горшок с какой-то тощей блондинкой. Заметив меня, тот изменился в лице и демонстративно отвернулся.
После того случая с Кариной я был полон решимости отыграться на нём по полной, но сестра с матерью в два голоса умоляли не трогать горе-ловеласа. Поддался на уговоры, пообещал не размахивать кулаками, да и, пораскинув, решил, что с него хватит. Карина тоже хороша: если бы не хотела, не позволила бы напоить себя, и уж тем более не дала бы себя мацать. А раз дала, стало быть сама напросилась. Оба хороши, короче.
В шараге мы Горшком тоже не общались: тот отсел к Гриднёву, показательно меня игнорируя. Делал вид, как будто вообще ничего не произошло, будто никого он не трогал и вообще не при делах. Про разбитую губу всем сказал, что что-то там не поделили с пацанами с соседнего района. Всё шито-крыто. Всё, что происходит дома у Беса, остаётся дома у Беса.
Такое поведение Стаса мне было только на руку и, хоть признаваться в этом было стрёмно даже самому себе, в глубине души надеялся, что пока мы в жёстких контрах, спор каким-то волшебным образом рассосётся. Не было и дня, чтобы я не обматерил себя последними словами за тот необдуманный поступок. Месяц неумолимо приближался к концу, и я заведомо знал, что проиграю. Перспектива выставлять себя перед всем колледжом треплом не грела, но и выигрывать, только для того, чтобы кому-то что-то доказать, я больше не хотел. Слишком сильно всё изменилось с того злосчастного вечера.