Давай поиграем, дракон!
Шрифт:
Помянутый всуе Ювеналий, будучи свято и небезосновательно уверенным, что промаринованные в пыточной пленники становятся более сговорчивыми, соизволил отвлечься от дел государственной важности, совмещённых с обедом, и спуститься проведать наёмницу.
Торопливо выковыривающие из ушей остатки воска стражники вытянулись в струнки, словно весь день только тем и занимались, что восхваляли работодателя, чудеснейшее место службы и сладкий, как пение соловья, голос заключённой.
– О-о-о-о, Макарена! – жизнеутверждающе донеслось из пыточной.
Председатель поджал губы: он ожидал,
– Хорошо ли провела время наша подруга? – вездесущий Лоренцо влез впереди начальника, одёрнул сюртуки бойцов, проверил остроту их пик, уколовшись, хорошенько пнул и без того страдающего одноглазика, и протёр носовым платочком ручку двери, чтобы Ювеналий не дай боги не запачкался в подвалах.
Стражники хором отрапортовали «Так точно!», что с лёгкостью истолковывалось и как подтверждение и как отрицание, причём независимо от сквозящего в вопросе сарказма. Короче, выкрутились.
Дав Лоренцо возможность немного покичиться своей значимостью, старик оставил того вправлять мозги стражникам, а сам предпочёл воспитательную беседу с агентом Пижмой: общество куда более приятное, но не менее раздражающее.
– Приятного дня, дорогая!
– И тебе не хворать, старый хрыч! Я б тебе руку пожала, но, – Пижма позвенела кандалами, растянувшими её меж полом и потолком, – меня, понимаешь ли, сковывают обстоятельства.
– Ничего страшного, я не настолько щепетилен. Вид скованной, истекающей кровью или горящей на костре женщины меня ничуть не смущает, – настолько буднично сообщил Ювеналий, словно и не запугивал вовсе.
– Фигня вопрос! Меня тоже вообще не волнует, бью ли я морду здоровому мужику или поганому старикашке.
Старикашка морщинистым пальцем оставил полосу в копоти на щипцах, покоящихся («пока что, только пока что», – говорил весь его вид) у очага, задумчиво размазал сажу по ладони и отряхнул.
– Так о чём мы? – словно отвлекаясь от тяжёлой думы, приподнял он седые мохнатые, как ножки паука, брови.
– Ты хотел предложить мне конфетку, если я прогуляюсь с тобой до белого фургончика, похотливый извращенец, – с готовностью напомнила Пижма.
– Да, конечно, – улыбаясь своим мыслям, словно не замечая демонстративно хамящую наёмницу, кивнул председатель. – Мы с вами так и не сумели прийти к соглашению.
– А вы умеете убеждать людей! – звякнула кандалами агент. – Прямо железные аргументы! Пада-бумс!
– Вы про, – старик замялся, – антураж? Прошу, не обращайте внимания! Предателям и глупцам всегда необходимо немного ознакомиться с альтернативой сотрудничеству. Я намеренно не приглашал палача. Уверен, у вас и без него достаточно опыта и воображения.
– У меня руки затекли. В остальном ваши игрушки ни в какое сравнение с эпиляцией. Делал когда-нибудь? Нет? О то ж! Вот где пытка! А эти ваши… Что это? Испанский сапог? Дыба?
– Железная дева, гаррота, фалака, медный бык, – с готовностью перечислил Ювеналий,
В жизни агента Пижмы складывалось немало ситуаций, способных здорово пощекотать нервы. Если напрячь память, то могла всплыть парочка уж очень похожих на ту, в которой она оказалась сегодня, но ни разу беззащитность не ощущалась так остро, не щекотала под кожей маленькими лапками, не заставляла кровь отливать от губ. Она боялась боли, конечно, боялась. Как и все. Тот, кто кичится отсутствием страха, либо отъявленный лгун, либо невыносимый глупец. Но каждый раз, когда боялась, она понимала, что противник – тоже. Никто не хочет угодить в тюрьму, нарваться на мстительного напарника (если бы он у неё имелся), оказаться по ту сторону дула пистолета. В конце концов, чтобы отнять жизнь, тоже нужна смелость, и многие, очень многие, кто хотел, не находил её в себе.
Председатель совета магов наслаждался. Как маньяк, ушедший на пенсию и лишь перебирающий «подарочки» своих многочисленных жертв, уже знающий, что никто и никогда не сумеет найти на него управу, уверенный, что каждое его действие – есть закон. На этот раз пленник и стражник не делили страх на двоих; на этот раз Пижма осталась одна и впервые поняла, что одиночество не желанно, что оно лишь пустота. Пустота, в которой нет ни звуков, ни запахов.
– Так почему мы с вами не сработались, миледи? – Ювеналий задумчиво переплетал бледными пальцами нити плети с металлическими наконечниками. Наверное, он не станет ею пользоваться – не захочет мараться. По крайней мере, Пижма старалась думать именно об этом.
– Потому что ты – старый садист? – предположила она.
И правда, почему? Сколько раз она брала куда более опасные и менее чистые заказы? Сколько раз с лёгкостью подтверждала перевод и с той же лёгкостью тратила заработанные деньги? На этот раз денег предложили намного, намного больше, а задание – смех один. Обокрасть Леонарда? Да она сделала бы это ещё в школе, причём бесплатно, ради удовольствия! Пижма всегда любила подстебнуть какого-нибудь зашуганного наивного ботаника. Так почему пожалела на этот раз? Что такого в этом тощем, растрёпанном, искреннем мужчине, руки которого пахнут ромашкой?
Пижма сильнее закусила губу. Глупый парнишка просто чем-то не угодил старикану. Вот и всё. Мало ли, какие у них тут политические игры. А становиться пешкой агент не собиралась. В этом дело. Только в этом и всё.
– Мы ведь предложили вам огромные для вашего мира деньги…
– А для вашего это – колбасы купить. Я уже выяснила, какой у тут курс, так что не строй из себя благодетеля.
– Но вас же всё устроило, дорогая, – сухие пальцы перекатывали острый стержень, венчающий каждую из многочисленных лент плети. Ювеналий не понаслышке знал, какие следы оставляет такая плеть, как легко она сдирает кожу с одного удара, если правильно замахнуться. Почти так же больно, как острые грани камня, в кровь раздирающие спину прикованного к нему пленника, бьющегося в бессилии… Старик передёрнул лопатками, словно старые шрамы вновь начали болеть.