Давай поспорим?
Шрифт:
Я беру гель для душа и намыливаю свое тело, представляя, что было бы, если бы я не была тут одна. Если бы сзади меня стоял он, и сам растирал этот скользкий гель по моему телу, задевая чувствительные точки моего тела. А еще он пахнет им. Значит тонкие ноты бергамота — это гель для душа. Теперь и я пахну им.
Громкий стук в дверь отвлек меня от моих размышлений. Хорошо, что я закрыла дверь на щеколду. Если бы Рома заглянул ко мне, пусть и через слегка приоткрытую дверь, я бы умерла от стыда. Полностью голой при свете меня видела разве что мама.
— Настя? —
— Да, выхожу уже, — сказала я быстро, выключая воду и быстро хватая полотенце, чтобы обернуться в него, все еще подозревая, что дверь может открыться.
Я нахожу Рому в гостиной. Он сидит на том шикарном большом диване и смотрит плазму. Кажется идет какая-то передача про современную экономику Америки и ее очередной кризис. Подхожу к нему на цыпочках, боясь отвлечь. И недолго любуюсь его профилем в свете мигающей плазмы. Свет он так и не включил.
Рома видно почувствовал, что его наглым образом рассматривают и повернулся в мою сторону. А я стою, пойманная с поличным, в одной его футболке. Действительно только в ней. И он это понимает, потому что глаза его темнеют, взгляд опускается на мою грудь, идет ниже, оставляя ощутимый след. Хочется опять обнять себя руками, защититься. Но я не могу. Руки будто силками кто-то держит внизу. Любое желание их поднять заканчивается ничем. А взгляд все блуждает по моему телу и становится нестерпимо горячо. И страшно от этого. Потому что все неизведанное страшно. Никогда раньше я не испытывала такого живого взгляда. Он и порочный, и ласкающий одновременно. Пошлый и чувственный.
— Пойдем провожу, — довольно грубо заявляет Рома и идет в сторону своей спальни.
Нет! Нет, нет. Если он сейчас идет провожать меня, чтобы заняться любовью, я просто сгорю от стыда и страсти. Вот так мои мысли борются с моим телом. Но Рома не занимается любовью. Он трахается. Получается, мы идем трахаться. К этому не готова моя душа.
Но в дверях комнаты он останавливается. И больше не делает ни шага.
— Располагайся.
И разворачивается, чтобы уйти. Вот к этому не готово мое женское самолюбие.
— А ты? — неуверенно произношу я, — ты разве не у себя должен спать? Есть ведь гостевая.
— Рано утром я занимаюсь. Не хочу тебя будить. Спать буду в гостиной на диване, — опять грубо, с хрипотцой отвечает Рома.
А потом он ушел. Тихо закрыв за собой дверь и оставляя меня одну. В своей спальне. На этой большой кровати.
Я разворачиваюсь к этой самой кровати, но так и не решилась ступить и шагу. Сколько девушек он приводил сюда? Со сколькими он здесь спал? А белье? Он меняет каждый раз, как переспит с ними? Вопросы, которые я никогда не решусь ему задать.
Как только я делаю маленький шаг, по периметру комнаты загораются диодные огни, делая ее более интимной. Он точно здесь трахался. И захотелось упасть на колени, закрыть лицо руками и разреветься. От дикой боли в груди, которая расползается, как какой-то яд по венам. Скручивая и заламывая. Ревность. Вот как
Пытаясь успокоить свое дыхание, я направляюсь в сторону двери, чтобы открыть ее и прийти опять к нему. Толкнуть, ударить в грудь, исцарапать. За что он привел меня сюда, в эту комнату, где он трахал своих шлюх? На этой самой кровати, может быть, даже на том самом белье. И если я отдерну покрывало, я увижу еще следы чьего-то лица или косметики? Ненавижу!
Но к двери я не подхожу. И к нему я не возвращаюсь. Я такими же маленькими шагами подхожу к той самой кровати и отдергиваю черное покрывало. Черное — как дыра, в которую меня засасывает. Идеальное чистое постельное белье идеально ровно заправлено. Нет ни следов туши, ни женского дела.
Я ложусь с самого края, заправляя одеяло между ног, как и всегда. И закрываю глаза. Секунда, вторая, третья. Вижу как Рома с какой-то девицей заходят в спальню. Они страстно целуются, что со своего места вижу их сплетающиеся языки. Он валит ее на кровать и накрывает собой. И жадно стаскивает ее трусики зубами. Черт!
Переворачиваюсь на другой бок. В комнату первая входит девушка, эротично загибая пальчик, зовет кого-то. Рому, точнее. Он идет не спеша, как лев к своей добыче. Она медленно стягивает свою одежду и нижнее белье, пока он смотрит и пожирает ее глазами. А потом приблизился к ней и теперь своим пальцем подцепил ее подбородок, с просьбой поднять голову, чтобы поцеловать ее силиконовые губы.
Я ложусь на спину и снова закрываю глаза. Но, как только опускаются веки, перед глазами очередная девица, которая побывала в этой спальне до меня. Та, которая отдавалась ему здесь. Возможно, не единожды.
Не выдержала. Села на кровать и готова была взвыть от беспомощности и отчаяния. Ненавижу его. Ненавижу себя. Ненавижу эту спальню и эту кровать. И выхожу из комнаты.
Рома сидит там же, где я застала его в прошлый раз: сидит на диване и смотрит какие-то политические дебаты. Серьезно? Их еще кто-то смотрит? Только сейчас у него в руке бокал с виски. С остатками напитка на дне. Как раз, чтобы сделать последний глоток.
— Ты почему не спишь? — грубо спросил он.
Я чувствую его флюиды злости и бешенства, направленные в мою сторону. Никогда его таким не видела. Глаза злые, в них плещется гнев. Черт возьми, гнев! Смотрю на него и не узнаю. Я не знаю этого человека. И что еще хуже, я не знаю, что от него ожидать.
Рома остается на месте. Между нами преграда — диван, который при желании можно преодолеть за пару секунд. Как ему, так и мне.
— Не могу уснуть, — тихо сказала я, пытаясь заглушить тот страх, которых плещется сейчас во мне, глядя на него.
— Почему? — уже с заботой спросил он.
Почему? ПОЧЕМУ? Потому что единственное, о чем я думаю, это о том, как ты с кем-то трахался на том месте, где я лежу. ТАМ, ГДЕ Я ЛЕЖУ.
— Скольких баб ты трахал на той кровати, куда положил меня? — решаюсь я задать вопрос. Прозвучало гневно, зло, до скрежета раздражающе.