Давай поженимся
Шрифт:
– Пьем до дна. Chin-chin. [28]
– Проклятый мерзавец, не могу на тебя сердиться. Пытаюсь рассердиться, а ты не даешь.
– Он просто ужасен, когда вот так дурака валяет, – сказала Руфь.
– В чем же будет заключаться твоя жесткая игра? – спросил Джерри.
Ричард принялся что-то чертить в блокноте.
– Ну, я могу отказать Салли в разводе. А это значит, что она не сможет выйти замуж за другого.
Салли села еще прямее, губы ее растянулись в тоненькую линию, слегка обнажив зубы; Джерри увидел, что она не только не стремится уйти от объяснений, а наоборот: рада сразиться
28
На здоровье (итал.)
– Да, – резко сказала она, – и у твоих детей не будет отца. Зачем же вредить собственным детям?
– А с чего ты взяла, что я отдам тебе детей?
– Я же, черт побери, прекрасно знаю, что тебе они не нужны. Ты никогда их не хотел. Мы завели их, потому что наши психоаналитики сочли, что это полезно для здоровья.
Они в таком темпе обменивались репликами, что Джерри понял: они уже не раз сражались на этой почве.
Ричард улыбался и продолжал что-то чертить в блокноте. Джерри подумал, интересно, каково это видеть одним глазом. Он закрыл глаз и окинул взглядом комнату – стулья, женщины, бокалы сразу лишились одного измерения. Все стало плоским, невыразительным – таков мир, вдруг понял он, если смотреть на него глазами безбожника, ибо присутствие Бога придает каждой вещи объемность и значение. Это было страшно. Ему всегда был ненавистен вид Ричарда – эта задумчиво склоненная голова, елейно-нерешительный рот, нелепо-безжизненный глаз. Может… не потому ли, что, глядя на его лицо, он представлял себе, каково было бы ему жить без глаза? Он открыл глаз, и все окружающее, завибрировав, вновь стало объемным, а Ричард поднял голову и сказал Салли:
– Ты права. Мой юрист, во всяком случае, отговорил бы меня от этого. Давайте рассуждать здраво. Давайте рассуждать здраво, ребята. Попытаемся приструнить этих маленьких зеленоглазых дьяволят. Джерри, я знаю, ты будешь хорошим отцом моим детям.
Я видел, как ты обращаешься со своими детьми, ты – хороший отец.
– Ничего подобного, – сказала Руфь. – Он садист. Он их дразнит.
Ричард слушал ее и кивал.
– Он не идеальный, но он вполне о'кей, Руфи-детка. Он человек незрелый, ну, а кто сейчас зрелый? Руфь продолжала:
– Он заставляет их против воли ходить в воскресную школу.
– Детям необходима, – сказал Ричард, по-пьяному тупо и сонно растягивая слова, – детям необходима жизненная основа, пусть самая идиотская. Джерри, я буду платить за их обучение и одежду.
– Ну, за обучение – конечно.
– По рукам.
Ричард принялся набрасывать цифры. В тишине как бы сдвинулась огромная, физически неощутимая тяжесть – так под папиросной бумагой в Библии обнаруживаются детали гравюры, изображающей ад.
Джерри воскликнул:
– Да, но как же будет с моими детьми?
– Это уж твоя забота, – сказал Ричард, сразу протрезвев.
– Отдай мне одного, – обратился Джерри к Руфи. – Любого. Чарли или Джоффри – ты же знаешь, как Чарли изводит малыша. Их надо разделить.
Руфь плакала; трясущимися губами она произнесла:
– Они нужны друг другу. Мы все нужны друг другу.
– Прошу тебя. Чарли. Разреши мне взять Чарли. Салли вмешалась в разговор:
– А почему ты не можешь его взять? Они такие же твои дети, как и ее.
Руфь повернулась на своем стуле с прямой спинкой.
– Я бы, возможно, и отдала их, будь на твоем месте другая женщина, – сказала она. – Но не ты. Я не доверю тебе моих детей. Я не считаю тебя подходящей
– Как ты можешь говорить такое, Руфь! – возмутился Джерри. – Посмотри на нее! – Но уже сказав это, он вдруг понял, что, возможно, только ему она кажется нечеловечески доброй, только для него лучится добротой ее лицо – лицо, которое он видел запрокинутым от страсти под своим лицом: глаза закрыты, губы раздвинуты – словно отражение в воде пруда. Он видел в ней слишком многое и был теперь как слепой, и, возможно, они – Ричард и Руфь – видели ее точнее.
Ты не веришь, что я такая простая. А я простая, как… как эта разбитая бутылка.
– По воскресеньям, на каникулы – безусловно, – сказала Руфь. – Если я рехнусь или убью себя, – бери их. Но пока они остаются со мной.
– Да, – без всякой надобности подтвердил Джерри. Он находился в каком-то странном состоянии: стремясь побыстрее отделаться от Ричарда, он так себя взвинтил, что потерял над собой контроль и в этом состоянии неуправляемости невольно повысил голос, измеряя всю глубину своей беспомощности. Измерив же ее, он умолк, и наступила необъятная тишина.
Внезапно Ричард сказал:
– Ну, Салли-О, поздравляю. Поздравляю, девочка, ты своего добилась. Ты ведь многие годы нацеливалась на Джерри Конанта.
– В самом деле? – спросил Джерри.
– Конечно, – сказала ему Руфь. – Каждому это было ясно. Даже как-то неловко становилось. Ричард сказал:
– Не перечеркивай этого, Руфь. А может, это самая что ни на есть настоящая, подлинная amour de coeur [29] . Давай пожелаем деткам счастья. Единственное, от чего ты никогда не будешь страдать, Джерри, – это от скуки. Салли – существо неспокойное. У нее много прекрасных качеств: она хорошо готовит, хорошо одевается, хороша – ну, относительно хороша – в постели. Но спокойной ее не назовешь.
29
лирическая любовь (франц.)
– Разве мы об этом говорили? – спросил Джерри.
– Мы говорили об обучении детей, – сказала Руфь. И поднялась. – Я поехала домой. Больше я не могу.
– Должен сказать, – заявил Джерри с вновь пробудившимся желанием досадить этому типу, – что я сторонник государственных школ.
– Вот и я тоже, приятель Джерри, – сказал Ричард, – и я тоже. Это Салли настаивает на том, чтобы деток возили автобусом в школу для снобов.
– Это мои дети, – решительно заявила Салли, – и я хочу, чтобы они получили самое лучшее образование. – Мои – Джерри сразу заметил, что в этом слове для нее заключена особая красота: по ее артикуляции ясно было, какое это бесценное слово.
Руфь спросила, нерешительно опускаясь снова на стул:
– А что, если Джерри захочет бросить работу? Ты согласишься жить с ним в бедности?
Салли тщательно обдумала ответ и, казалось, была довольна результатом.
– Нет. Я не хочу быть бедной, Руфь. Да и кому охота?
– Мне. Если бы всем нам приходилось в поте лица добывать свой хлеб, у нас не было бы времени на это… это безумие. Все мы до того избалованы, что от нас смердит.
– Руфи, – сказал Ричард, – ты высказываешь вслух мои мысли. Назад к природе, к простоте и бедности. Я всю жизнь регистрировался как демократ. Я дважды голосовал за Эдлая Стивенсона.