Давай придумаем любовь
Шрифт:
После свадьбы Олег переехал к ним с мамой в их трехкомнатную квартиру. И как-то очень быстро освоился, хозяином себя почувствовал. И опять ей ужасно нравилось, что он такой… Всегда все сам решает. И маме его поведение нравилось. Все время говорила довольно – наконец, мол, мужик в доме живет настоящий. Каменная стена. Не всем так в жизни везет! И ее мама наставляла время от времени:
– Ты никогда с мужем не спорь, Машенька. Будь умной, покладистой будь. Такие мужья на дороге не валяются, имей в виду. Береги его… Под кожу не лезь, мозг не выноси. Считай,
– Да какое там, мам… У меня и мыслей таких нет! Я так его люблю, что и себя не чувствую – есть ли я, нет ли… Будто счастливым ветром меня несет.
– Да, повезло тебе, доченька… – вздыхала мама грустно. – Не то что мне… Ты уж будь счастлива за двоих, и за себя, и за меня. И я возле твоего счастья погреюсь как сумею. Такой муж тебе достался, такой муж! Да это ж одно сплошное удовольствие – такому зятю услужить!
В удовольствии услужить мама себе не отказывала. Вставала рано, чтобы завтрак Олегу приготовить. Он садился за стол, и мама суетилась вокруг него с тихим бормотанием – обязательно, мол, надо плотно позавтракать, Олеженька… У тебя трудовой день впереди… Я блинчиков тебе напекла, кушай! И сметанки, сметанки побольше клади!
Олег кушал. Со стороны могло показаться, что он такой большой и важный начальник, а мама у него домработницей служит. Или кухаркой.
На самом деле не был он никаким начальником, трудился простым менеджером в захудалой фирме. Хотя претензии по поводу своей незадавшейся карьеры у него всегда были, он их проговаривал частенько с мазохистским надрывом:
– Кругом же одни блатники сидят, чьи-то сыночки да дочки! Разве нормальному человеку можно сейчас где-то пробиться? Кругом только бабки родительские все решают…
– Да, Олеженька, все так, да! – соглашалась мама с большим сочувствием в голосе. И тут же добавляла торопливо: – Но ты не переживай, Олеженька, что ты… Мы с Машей все понимаем. Мы тебя и так любим, Олеженька…
– Да знаю… – будто бы с раздражением отмахивался Олег. – Но все равно ведь обидно, Татьяна Петровна! Я на фирме больше всех кручусь, по делам бегаю как подорванный, а никто это не видит, не ценит… За последние два года даже зарплату ни разу не повысили! Вот где справедливость, скажите, где?
– Да какая такая справедливость, Олеженька, что ты… Никогда и нигде ее отродясь не было. А за деньги не переживай – нам ведь хватает, правда? И Маша работает, и пенсия у меня… Проживем, Олежек, не переживай!
Олег, позавтракавши, уходил на работу, а мама продолжала вздыхать, с укором глядя на Машу, будто это она была виновата в незадавшейся карьере мужа:
– А ты чего сидишь и помалкиваешь, а? Могла бы и поддержать мужа, ободряющее словцо ему сказать! Он какой деловой… И умный… Настоящий мужик… Женщина при таком муже просто обязана быть мудрой да благодарной! А ты сидишь и молчишь!
– Так ты за меня все говоришь, мам…
– А тебе что, не нравится?
– Перестань, мам. Я вовсе не хотела тебя обидеть.
– Да знаю… Мне не за себя обидно, мне ж за Олега обидно. Никто и нигде его не ценит…
– Я ценю, мам. Ты же знаешь. Я очень его люблю.
– Ну еще бы ты не любила… Он твой муж, глава семьи. Сейчас поищи таких, чтобы согласился главой быть, чтобы ответственность за семью взял. Чтобы любить его было за что. А ты его любишь, да… Что правда, то правда… Это ведь счастье для женщины, когда она мужа любит…
Счастье. Конечно же, счастье. Кто ж спорит? Но какое-то оно… С червоточиной получается. Такое иногда накатывает ощущение, будто это счастье замешано на ее самоуничижении перед мужем. Не зря же подруга Маринка всегда фыркает, когда она при ней вспоминает Олега. Фыркает и овцой ее называет.
А может, Маринка права? Может, она и есть овца, которая только за голосом пастуха следует? И как эту овцу в платье красивое и бусы аметистовые ни обряжай, она все равно, по сути, овцой остается? Любящей и преданной, но овцой?
Дверь тихо скрипнула, Маша оглянулась испуганно, будто ее застали за чем-то постыдным. Наверное, сама в этот момент своих же мыслей испугалась.
В проеме двери стояла мама, смотрела на нее с улыбкой.
– А ну, Машунь, покажись хоть… Как мои бусы с платьем смотрятся…
Маша развернулась к маме всем корпусом, развела руки по сторонам, покружилась неловко. Мама довольно кивнула:
– Хороша! Очень бусы к платью подходят. И серьги… Знаешь, я тебе дарю этот комплект. Пусть будет от меня новогодний подарок. Все равно я его не ношу, вышло мое время для украшений. А тебе пригодится, что ж…
– Спасибо, мам! Спасибо! Я тоже тебе там, под елочкой, подарок положила. Посмотришь потом…
Телефон пискнул пришедшим сообщением, и Маша, глянув на дисплей, тут же заторопилась, не дав маме ответить:
– Ну все, мы пошли, Маринка и Женя за нами уже приехали! Павлик, ты где? – крикнула она в глубину квартиры. – Давай собирайся быстренько, мы выходим!
– Я все-таки надеялась, что оставишь со мной Павлика-то… До последнего надеялась… – со слезой в голосе проговорила мама.
И не став слушать Машиных оправданий, махнула рукой, ушла к себе. А Павлик уже торопливо натягивал на себя пуховичок и ботинки. Сам открыл дверь и стоял за ней, нетерпеливо притопывая ногой:
– Мам, ну чего ты копаешься? Давай быстрей, мам…
Ну улице шел снег. Легкий, праздничный. Маша вдохнула в себя терпкий морозный воздух – казалось, он пахнет шампанским и мандаринами. И еще чем-то вкусным. И елочка во дворе стоит, огоньками мигает. Красиво…
Зажмурилась, улыбнулась и тут же услышала сердитый голос Марины, доносящийся из приоткрытого окна машины:
– Машка, давай быстрее! Мы тут ждем, а она стоит, замерла… Чего замерла-то, а?
– Да так… Снегом любуюсь… Еще елочкой, – виновато проговорила Маша, подходя к машине.