Давай закажем хеппи-энд
Шрифт:
Последняя ночь была ночью прощания.
— Тебе никогда и ни с кем не будет так хорошо, — шептал он, а она извивалась под ним, переполненная желанием. — Я колдун, я уверяю тебя: ни с кем. Никогда. Я внушаю тебе: ни с кем. Ты слышишь? Но и со мной ты больше не будешь никогда. — Он дернулся несколько раз и упал на нее, обмякнув.
Ну и не надо, думала она. Ну и пусть. Ее сердце было переполнено чувственной радостью, которая, казалось, больше не покинет ее.
Он оказался прав, этот Сергей. За последние десять лет было еще две попытки, но ни одна из них радости не принесла.
Но теперь-то что? — спросила она себя, снимая пену с закипевшей фасоли.
«А ничего особенного, — ответила себе Ирина, привычно вздернув подбородок. — Теперь сосредоточься на том, что делаешь, — сказала она себе. — Нарежь свежей кинзы, разведи немного аджики с томатной пастой, выдави чеснок и…»
Она усмехнулась. Потом поешь как следует, дыхни на него и он умрет.
«Ну это просто невозмо-ожно, — одернула она себя. — О чем бы ни думала, ничто не отвлекает до конца». Всякий раз мысли перепрыгивали на то, на что им хотелось. А им хотелось крутиться вокруг Андрея. Господи, да ведь она не знает даже его фамилии!
Но, кажется, ее телу это неважно, совершенно все равно, как фамилия мужчины — сильного, уверенного в себе, манящего, если угодно. Оно хотело своего — чтобы его руки стиснули крепко-крепко, чтобы можно было уткнуться лицом ему в грудь, наверняка покрытую темными волосами, такими, как на запястьях, ощутить крепкие мышцы его живота, его бедер, когда он придавит ее всем телом к…
— Тьфу, черт! — Ирина выругалась вслух. — Ты ничего не знаешь о нем.
А зачем мне что-то знать? — вопило тело, давно готовое, как оказалось, отозваться на призыв, исходящий от мужчины.
Господи, подумала Ирина, стоит освободить мозги от забот, как чувственность просто лезет из всех щелей.
Она положила слегка остывшую фасоль на плоскую тарелку, по краю которой летели едва заметные фиолетовые перышки. Ее любимый фарфор, немецкий, простой на вид, но она-то знает, сколько стоит эта простота. Она купила тарелки в Германии, не устояв перед искушением. Она ездила размещать заказ — немецкие типографии могли сделать такую книгу, какую не могла ни одна московская. Немецкий коллега с интересом посмотрел на Ирину, когда она платила за эти тарелки, — он явно ожидал, что русская женщина должна предпочесть совсем другой сервиз. Например, с мадоннами. Она правильно поняла его взгляд и покачала головой.
— Я не люблю компанию мадонн.
Он засмеялся.
— Я тоже. Я люблю живых женщин.
Она оценила откровенность его шутки — его пристрастия легко читались по облику и манере держаться.
Внезапно Ирина отложила вилку и ее щеки покрылись яркой краской.
Вот это да! Почему ей это не пришло в голову сразу? В тот самый миг, когда голос Андрея раздался в трубке в первый вечер после ее приезда из Лондона?
Сердце зашлось, замерло, потом понеслось вскачь. Она вскочила со стула и зачем-то пошла в комнату. Проверить часы? Кухонная кукушка
Но она лезла. А что, что такое было на тех дисках, которые она привезла? Неужели нельзя продублировать информацию и неужели девушка Оля не могла послать ее другим рейсом? Передать, наконец, по электронной почте? По факсу? Значит ли это, что на тех дисках было нечто, позволяющее кого-то в чем-то уличить? И вовсе не право первой ночи волновало Андрея, а содержание дисков?
Она ткнула пальцем в пульт управления, впуская в комнату чужую жизнь. На экране телевизора показались два нагих тела, сплетенные в экстазе…
Она знала, что было на тех дисках.
В тот же миг в дверь позвонили. Выпрямившись как струна на негнущихся ногах Ирина подошла к двери. Он почувствовал ее близость и тихо сказал:
— Это я.
Дрожь пробежала по телу, ох как бы ей хотелось, чтобы эти слова были сказаны совершенно в другой обстановке, когда она ждала бы его. Ради него самого.
Она сняла цепочку, отодвинула засов стальной двери, которая должна была предохранять ее от всех страхов и тревог жизни, и впустила их сама, своей рукой, в свою жизнь. Вместе с ним.
Он вошел, улыбка, которая тронула губы еще за дверью, пропала, смылась, когда он увидел ее лицо.
— Что-то случилось, Ирина?
— Да… — выдохнула она, отступая на шаг, потому что не была уверена, как поведет себя с ним сейчас. — Я знаю, что было на тех дисках.
— Знаете? — Его брови взлетели высоко, казалось, они хотели догнать отбежавшие назад коротко остриженные волосы.
— Там была порнуха!
Секунду он молчал.
— Вы правы. — Печально покачал головой. — Но я вас не виню.
— Меня? Вы? — Она чуть не задохнулась. — Да перестаньте наконец! — Она фурией влетела в гостиную. Он счел, что это приглашение, и вошел за ней следом. — Вы со своей Ольгой меня подставили! Я с ужасом думаю, если бы на таможне…
— Я тоже, — кивнул он. — Вам было бы трудно отвертеться. Вы рисковали. Ваш сын… Ваш бизнес… Ох, Ирина…
Она уставилась на него.
— Вы что же, явились сюда меня учить?
— Нет, что вы, это вы педагог. Не я.
— Да кто вы, черт вас побери?
— Не так громко. — Он приложил ладонь ко рту, призывая ее понизить голос. — Я думаю, у вас довольно тонкие стены.
Она чертыхнулась и опустилась на диван.
— Послушайте, Андрей, а может, и не Андрей…
— Да нет, это не псевдоним. Я на самом деле Андрей. Моя фамилия Малышев. — Он растянул губы, принуждая их к улыбке. — Я знал, что женщины обладают буйной фантазией и способны переживать мифические страхи. Но вы, вы, Ирина! Вот уж не думал. — Он покачал головой. — Вот если бы вы в таком состоянии ехали из Лондона, то вас остановили бы не только на таможне, но и на паспортном контроле. Но, сосредоточьтесь, девушка Ольга никогда не попросила бы вас об одолжении.