Давай знакомиться, благоверный…
Шрифт:
Женщины ни пискнуть, ни шевельнуться не успели, а он уже поцеловал обеих в щеки и вышел из дома.
У Анджелы лицо запылало так, будто с него вот-вот облупится кожа. Она привыкла считать мужа семи пядей во лбу. Шутка ли, семнадцать лет вести бизнес без чьей-либо помощи! Жесткие слова отца о том, что никто Мишеньку не рассматривает вне той самой семьи, от которой он демонстративно отстраняется, показались гадкими и несправедливыми. И в то же время могли быть правдой. В наше время все рассчитывают. Особенно безобразным казалось предположение о том, что ее гений не совсем и гениален. Действительно, людям кажется, что при таком мозговом центре – банкир, юристы и даже психолог высочайшего класса – глупая тактика бизнесмена и не глупость вовсе, но стратегия.
Спасла мама. Приволокла за тугой зеленый хвост большущий ананас:
– По последним данным, от него не худеют. Но мы же любим этот слабый привкус клубники в нем. Давай, придвигайся к столу. Все, что наговорил отец, забудь. Ему обидно, что обходятся без его советов. И он частенько путает гордость с гордыней. Но предупреждаю серьезно, Алику он поможет. Выкручивайся как хочешь.
– А если я запрещу сыну принимать деньги? Годами, мама, почти двадцать лет, мы следовали принципу не то что не делать, не говорить друг о друге за спинами. Только в лицо и только правду.
– Ладно, подарю ему карточку на Пасху, – усмехнулась мама, но зло. – Ты кого вырастила? Чудака? – И вдруг ее разобрал смех: – Вот не знай я жизни… Ха-ха-ха… Вот не вникай день за днем в семейные истории во множестве… Ха-ха… Доченька, ты вообразить не в состоянии, что подростки за нашими спинами рассказывают про нас друг другу!
Час от часу не легче. Мир Анджелы валялся в руинах, и отчего-то казалось, что ему так больше нравится.
На следующее утро Анджела попробовала воззвать к отцовским чувствам Литиванова. Кончилось все скандалом. Да еще и пришлось все-таки составлять заговор с мальчиком: не деду он писал о стесненных обстоятельствах, но мамочке родной пожаловался. «Как ни выкручивайся, а коготок увяз – всей птичке пропасть», – думала несчастная женщина, садясь в свою верную машину.
Она и в смысле поддержания формы обходилась мужу недорого. Всегда считала физкультуру частью гигиены. В поселке был фитнес-клуб, и поначалу все ломанулись туда задами покрутить и бюстами поиграть. Но Анджелу тренироваться на публике не могло заставить ничто. Бабушка первой из семьи начала бегать по утрам еще в застойном, но уже ощущавшем себя частью мира совке. Трусцой она передвигалась либо в пять утра по городу, либо по участку на даче. Никто не должен был видеть, какими трудами дается фигура. Поэтому же годы спустя избегали коллективного посещения саун, даже если коллектив состоял из близких приятельниц. Не тел стеснялись. Просто неприлично это было для них, и все тут. Стройность должна была быть не добытой, как уголь, а будто естественной, не требующей усилий, раз и навсегда данной.
Поэтому Литиванов оборудовал жене хороший тренажерный зал в подвале. И она занималась сама – специальной литературы, что, когда и сколько накачивать, было в избытке. Дамам тоже вскоре надоело потеть друг при друге. И в моду вошли индивидуальные тренеры, ходившие по домам. А потом вообще почти все женщины и дети разъехались за границу, изредка навещая родные пенаты. И фитнес-клуб стал мужским – отцы семейств обязаны были представать по выходным перед близкими в лучшем виде.
Однако с возрастом Анджела стала замечать, что полная самостоятельность ей не на пользу. Она полнела. Не слишком рьяно, не очень заметно, но все-таки. Ела женщина мало и по системе, которая никогда не подводила. Оставалось голодание. Выдержала. Итогом стало лишь знание. Когда ты сыта, появляется ощущение, что ты все можешь. Когда голодна – что на все способна. Но вес не поколебался. Идти сдаваться в фитнес-лавочку коттеджного поселка после того, как она столько лет ее игнорировала, делая вид, что «такой ее мать родила», не хотелось. И Литиванова нашла выход. В нескольких километрах от их коттеджей жил себе поживал город ближайшего Подмосковья. И фитнес-центр в нем был не хуже, только втрое дешевле. И поселок был конечным
Сейчас, за рулем, она напряженно, до ломоты в висках обдумывала мамины слова. Родная ведь не только ананасом кормила, но и добивала:
– Видишь ли, доченька, я просто обязана предупредить тебя о двух вариантах. С точек зрения юриста и финансиста, поведение Михаила странно. А вот с точки зрения психолога – банально. Ты только восприми все разумом, а не сердцем. Отказываясь от помощи родственников, он может все еще доказывать тебе, что женился без расчета на нее. Тогда его самодостаточность – для тебя. Ну, только таким он может себя уважать, чего и вам с сыном желает. Но с равной долей вероятности его окручивает юная нимфа. Они на таких, с выросшими детьми, особенно падки. У Михаила возраст трудный: седина в бороду – бес в ребро. И то, что он «сделал себя сам», напротив, поможет ему уйти из дома. Или тебя выгнать. Ведь бабушка с дедушкой на коленях стояли: «Составьте брачный контракт». А ты? «Любовь убиваете, циничные ироды».
– Ты сама себе противоречишь! – воскликнула дочь почти радостно. – Получается, он всю нашу совместную жизнь готовился меня бросить!
– Ну что за максимализм: или – или. Сначала первый вариант отрабатывал, потом второй нарисовался. Нет, Анджелочка, я ничего не утверждаю. Но предупрежден – наполовину спасен.
И вот наполовину спасенная, наполовину уничтоженная Анджела металась между двумя набросками психолога. Впервые ее существование с Литивановым казалось унижением. Вроде тщетного утреннего приставания к нему.
– Вот почему он не разрешал мне работать, – пробормотала она. – Делала бы собственную карьеру, не зацикливалась бы на нем так.
В силу того что покорная жена ни дня ее не делала, она и не знала, что одно другому не мешает. И ух какие должности занимают, и ух как навязчиво думают о своих мучителях. Анджела родила в конце второго курса. Бабушки и с папиной, и с маминой сторон еле уговорили Литиванова дать студентке возможность доучиться, хотя он настаивал на академке. Уломали с требованием: после занятий – бегом к сыну. Поначалу это всех умиляло. Но после университета он заявил, что трудовая деятельность его молодой жены окончена не начавшись, и сдвинуть его с этой точки возможностей и талантов не хватило ни у каждого по отдельности, ни у всех вместе.
Влюбленная, ошалевшая от первого материнства Анджела слушала только Мишеньку. А у него получалось уговаривать:
– Любимая, лучшая, прекрасная моя! Я не хочу делить тебя ни с чем. Я хочу знать, что наш очаг горит всегда. Вырасти сына не отвлекаясь. Я тем временем превращусь в брюзгу невнятного возраста, разбогатею по-настоящему и открою для тебя любой благотворительный фонд, какой пожелаешь. Еще наработаешься, солнышко, еще назад домой потянет.
Сильнее нежного лепета Литиванова оказалась только мама, которая, надо полагать, была идеальной тещей. Однажды, подловив Анджелу наедине, она без затей сказала:
– Ты у меня будешь трудиться. Хоть сторожем в зоопарке, пока твой муженек дрыхнет. Вы с ним не в курсе, как меняется личность образованных домохозяек? Во что они превращаются? Я не желаю тебе этой участи. Поэтому, если, избави бог, ты после автокатастрофы станешь инвалидом, ты мне дочь. Если заболеешь ВИЧ и гепатитом – дочь. Наркоманка, алкоголичка – дочь. Но тунеядка, ничем общественно полезным не занятая, – нет!
Решили, что Анджела будет дома втихаря от мужа переводить книжки. Чем она до сих пор успешно и занималась.