Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Слишком красиво… ненавижу!
После этого она плюнула на скатерть, угодив точно в середину.
– Напрасно в середину, – заметил благородный Эдуард. – В некотором смысле это тоже слишком красиво.
Тут он собрал с земли сухие птичьи испражнения и в беспорядке разложил их по скатерти.
Сволочей в белом, вошедших с подносами, при виде загаженной скатерти скривило на одну и ту же сторону – на сторону истца, который строго в этот момент воровал в саду чайные розы. Бросившись к нему, сволочи вознамерились было
– Оставьте истца! Пусть ворует. Нам теперь розы не нужны. Мы избавляемся от всего красивого.
– А что у вас еще есть – из красивого? – осторожно спросил истец, запихивая чайные розы в большой контейнер, который он на всякий случай специально поставил возле клумбы.
– Да у нас, к сожалению, почти все красивое, – сознались благородный Эдуард и неверная Кунигундэ маленьким хором.
– А есть у вас такая красивая шкатулка, которую открываешь, а там – балерина в марлевой пачке стоит на одной ноге и кружится под музыку? – загорелся синим пламенем истец.
Неверная Кунигундэ вздохнула как из-под земли и печально сказала:
– К сожалению, таких шкатулок у меня целых двадцать четыре… и сломанных три.
– Можно я возьму одну сломанную? – взмолился истец.
– Возьмите все – как целые, так и сломанные, – махнула рукой Кунигундэ.
– Ой… – сказал истец, начиная чувствовать себя в раю. – А есть у Вас такой альбом со старыми фотографиями красивых актеров прошлого – и чтобы у актеров губы были раскрашены красным, а глаза – голубым?
– Таких у меня целых сорок, плюс разорванный – один.
– Зачем Вы его разорвали? – с болью спросил истец.
– Ярилась, – просто объяснила Кунигундэ. – Пойдите в дом и заберите, сколько нужно. Я остальные все равно сожгу: мы теперь враги красивой жизни!
– Спасибо, – размазывая слезы, прошептал истец. – Я тогда сорок целых возьму… и разорванный тоже. А есть у вас такие красивые стеклянные шары небольшие… они обычно заполнены желтой жидкостью, похожей на старую мочу, – и в ней плавают разные фигуры: например, пионер, рыба и куст?
– Увы, и такие есть… около ста.
– С пионерами? – заломил руки и вскрикнул от боли истец.
– Все как один! – устало сказала неверная Кунигундэ. – Пойдите же в дом… Что покажется Вам красивым, то и Ваше.
– Не может быть! – совсем зашелся истец, предвкушая долгожданную встречу со ста пионерами, и бросился к дому.
Сволочи в белом устремились за ним.
– А вы куда? – остановила их неверная Кунигундэ.
– Мы… мы… – залепетали сволочи в белом и признались под пытками плетьми, что всего-то лишь и хотели взять себе по одному стеклянному шару с пионером, рыбой и кустом, ибо жалко, если такая красота целиком попадет в чужие руки.
Но истец уже грузил в контейнер содержимое дома…
– Конец красивой жизни! – зарыдали сволочи в белом, причем одна из
– Одной сволочью в белом меньше, – задумчиво сказал благородный Эдуард, перебирая чуткими пальцами сухие птичьи испражнения на скатерти.
Истец между тем снова бежал от контейнера к дому, на ходу отчитываясь:
– У вас еще кровать очень красивая… я ее возьму с балдахином вместе, и зеркало в виде большого сердца.
– Это сердце Ричарда Львиное Сердце, – равнодушно откомментировал благородный Эдуард, – так мне антиквар сказал… в антиквариате, где зеркало куплено.
– Я сразу понял, – таща зеркало на спине, признался истец. – И еще унитаз в форме лотоса мне понравился… тоже возьму, пожалуй!
– Как же мы без унитаза-то… – сокрушились лежащие на земле живые сволочи в белом. Мертвая сволочь в белом смолчала.
– Запросто, – сказала неверная Кунигундэ. – Естественные потребности будем отправлять теперь в естественной среде.
И, экстатически воскликнув: «Назад к природе!» – она сорвала с себя одежду и обувь и тут же отправила все свои естественные потребности.
Благородный Эдуард последовал было ее дурному примеру – не оставив на себе ничего, кроме большой мошны, висевшей на шее.
– Постой… – сказала вдруг неверная Кунигундэ, тем самым фактически мешая благородному Эдуарду отправить его естественные потребности и некрасиво топча босыми ступнями страусиные яйца, запоздало поданные к завтраку. – Что это у тебя на спине?
– Адресок один… с телефончиком, – усмехнулся благородный Эдуард.
– Красиво-то как они вытатуированы, – с нарочитой небрежностью отнеслась неверная Кунигундэ, снова плюнув на скатерть – и, к сожалению, опять в самую середину. – Кто татуировал?
– Я с этой татуировкой родился, – сказал благородный Эдуард, большим пальцем разъединяя плевки Кунигундэ и размазывая их по скатерти. – А что – действительно так красиво?
Неверная Кунигундэ вздохнула:
– Ну, сам посуди: две розы в колючей проволоке, а внутри – адресочек с телефончиком в клюве голубки, несомой драконом.
– Куда несомой? – вяло полюбопытствовал Эдуард.
– Так по адресочку с телефончиком и несомой! – удивляясь несообразительности благородного Эдуарда, ответила неверная Кунигундэ.
– Фу! – сказал благородный Эдуард. – Давай-ка, знаешь что… испорть мне там всю эту красоту долбаную!
– С удовольствием, – неподдельно обрадовалась неверная Кунигундэ. – Давай, я тебе прямо поверх нее что-нибудь безобразное вытатуирую?
– А что ты умеешь вытатуировывать?
Неверная Кунигундэ ответила быстро: видно было, что ответ хорошо подготовлен:
– Я умею вытатуировывать «Переход Суворова через Альпы» и «Сусанна и старцы».
– Это не годится, – поморщился благородный Эдуард. – Это практически на каждой спине вытатуировано. А больше ты ничего не умеешь?