Давид Гольдер

Немировски Ирен

— О, «Гольмар» давно… Если мы бы рассчитывали только на «Гольмар»…

— Но у тебя есть что-нибудь интересное на примете?

— Да.

— И что же?

— Боже, как ты мне надоела! — взорвался Гольдер. — Что за мания — без конца расспрашивать меня о делах! Сама ведь знаешь, что ни черта в этом не смыслишь! Черт бы побрал всех женщин на свете! О чем тебе волноваться? Если ты заметила, я все еще жив. — Он сделал над собой усилие и спросил почти спокойным тоном: — У тебя новое ожерелье? Покажи-ка…

Она сняла жемчуг

и несколько мгновений согревала его в ладонях, как бокал с дорогим коньяком.

— Чудесная нитка, правда? Вот видишь, а ты попрекаешь меня, что я слишком много трачу… В наши смутные времена драгоценности — лучшее вложение, так что я тоже умею делать дело. Угадай, сколько я заплатила? Восемьсот, дорогой мой. Получила почти даром. Один только изумруд на фермуаре чего стоит! Взгляни, какой глубокий цвет, какой размер! А жемчужины?.. Эти вот неправильной формы, зато три центральные… Здесь потрясающие возможности! За наличные все эти шлюхи снимут с себя последнюю цацку… Если бы ты давал мне побольше денег…

Гольдер поджал губы, но Глория продолжила, сделав вид, что ничего не заметила:

— Здесь есть одна девица… ее любовник, совсем еще мальчишка, вконец проигрался, она обезумела, хотела продать мне свое манто — редкой красоты шиншилла, я решила поторговаться, она явилась в дом, рыдала, я не уступала — думала, сбросит цену. Теперь жалею… Любовник покончил с собой. Естественно, теперь она оставит мех себе… Боже, Давид, знал бы ты, какое колье купила эта старая психопатка леди Ровенна!.. Чудо ювелирного искусства… Бриллиантовая змейка… В этом году жемчуг совсем не носят… Говорят, камни обошлись ей в пять миллионов… Я переделала старое ожерелье… Но его нужно удлинить, придется купить штук пять-шесть крупных камней… Приходится выпутываться, когда не хватает средств… Видел бы ты драгоценности этой старой уродины! А ведь ей никак не меньше шестидесяти пяти!..

— Думаю, ты теперь гораздо богаче меня, Глория? — спросил Гольдер.

Она стиснула челюсти, сухо щелкнув зубами. Так клацает пастью ухвативший добычу крокодил.

— Ненавижу твои шуточки!

— Глория… — Гольдер на мгновение запнулся, но все-таки продолжил: — Ты ведь знаешь? Маркус…

— Нет, — рассеянно ответила Глория, прикасаясь надушенным пальцем к мочкам украшенных жемчужными серьгами ушей. — И что же случилось с Маркусом?

— Так ты не знаешь… — Гольдер вздохнул. — Он умер и уже похоронен.

Глория застыла, держа перед лицом пульверизатор.

— Боже мой… — На смягчившемся лице отразились печаль и страх. — Невероятно! Как это случилось? Он был вовсе не стар. От чего он умер?

— Застрелился. Разорился и свел счеты с жизнью.

— Презренный трус! — бурно отреагировала Глория. — А как же его бедная жена?.. Для нее все это просто ужасно! Ты нанес ей визит?

— О да! — хмыкнул Гольдер. — Видела бы ты ее ожерелье! Жемчужины размером с орех.

— А чего ты хотел? — вскинулась Глория. —

Чтобы она, как идиотка, отдала ему последнее, а он бы снова потерял все на бирже и убил себя двумя годами позже, оставив ее без гроша? Мужчины такие эгоисты!.. Ты бы этого хотел, да?

— Ничего я не хочу, мне все равно, — отмахнулся Гольдер. — Но как подумаю, что мы ради вас гробим себя работой… — Он замолчал, наградив жену полным ненависти взглядом.

Глория пожала плечами.

— Нет, мой дорогой. Люди, подобные вам с Маркусом, работают не на благо своих жен, а ради самих себя… И не вздумай спорить! — Она повысила голос. — Работа — такой же тайный порок, как морфин. Без работы ты был бы несчастнейшим из людей, мой милый…

— Ловко у тебя выходит, дорогая женушка, — с нервной усмешкой произнес Гольдер.

Горничная Джойс тихонько приоткрыла дверь.

— Меня прислала мадемуазель, — объяснила она Глории в ответ на холодно-недовольный взгляд. — Она готова и хочет, чтобы мсье пришел взглянуть на ее платье.

Гольдер вскочил.

— До чего навязчива эта девчонка, — прошептала Глория, почти не разжимая губ. Тон у нее был раздраженный, даже враждебный. — А ты балуешь ее, как престарелый любовник. Ты просто смешон.

Но Гольдер, не слушая жену, уже шел к двери. Она раздраженно пожала плечами.

— Хотя бы поторопи ее, ради всего святого! Я жду в машине, а она крутится перед зеркалом. Предупреждаю, она устроит для тебя представление… Видел, как она ведет себя с мужчинами? Передай, если не будет готова через десять минут, я уеду одна. Поступайте, как хотите.

Гольдер не стал отвечать и вышел. На галерее он остановился и немного постоял, с улыбкой вдыхая аромат духов Джойс, такой сильный и стойкий, что весь этаж благоухал розами.

Она узнала его тяжелые шаги по скрипу половиц и спросила:

— Это ты, папа? Входи…

Девушка стояла перед большим зеркалом в залитой светом комнате, лаская ступней маленького золотистого пекинеса Джиля. Она улыбнулась, склонила к плечу хорошенькую головку и спросила:

— Тебе нравится мое платье, папочка?

Ее наряд был выдержан в белых и серебряных тонах. Гольдер смотрел на дочь с восхищением и отцовской снисходительностью. Джойс скорчила рожицу, разглядывая свою гладкую стройную шею и великолепные плечи:

— Тебе не кажется, что вырез следовало сделать пониже?

— Можно тебя поцеловать? — спросил Гольдер.

Джойс подошла и подставила отцу изящно нарумяненную щеку и уголок накрашенного рта.

— Ты слишком сильно красишься, Джойс.

— Приходится. У меня очень белая кожа. Я мало сплю, слишком много курю и танцую, — безразлично бросила она.

— Ну конечно… Все женщины — идиотки, — буркнул Гольдер, — а ты просто сумасшедшая…

— Но я так люблю танцевать, — прошептала она, томно прикрыв веки. Ее красивые губы дрожали.