Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов
Шрифт:
Думаю, вы согласитесь, что в такое трудно поверить. Шла война. Смертельная шрапнель от взрывающихся бомб разлеталась во все стороны. От зажигательных бомб каждый вечер полыхал тот или иной район. Более миллиона человек остались без крова. На ночь тысячи людей набивались во временные убежища на станциях метро. Снаружи стоял неумолчный шум: грохот пролетающих самолетов, глухие удары взрывов, треск зенитных орудий, бесконечные завывания карет скорой помощи, пожарных машин и предупредительных сирен. В ходе опроса лондонцев 12 сентября 1940 года одна треть ответила, что накануне совсем не спала, а одна треть – что спала меньше четырех часов. Можете представить, как вели бы себя ньюйоркцы,
Традиционное объяснение такого поведения – британские «плотно сжатые губы», стоицизм, невозмутимость, врожденное свойство характера англичан. (Ничего удивительного, что сами британцы предпочитают именно такую интерпретацию.) Но как вскоре стало очевидно, так вели себя не только британцы. Гражданское население в других странах также продемонстрировало неожиданную стойкость в ходе бомбардировок. Бомбежки, как выяснилось, не произвели того эффекта, какого от них ожидали.
Вот это загадка. Во время войны теории с объяснениями выдвигались одна за другой, наиболее авторитетная из них принадлежит канадскому психиатру Д. Маккерди.
По его мнению, при падении бомбы население делится на три группы. Первая – это непосредственные жертвы, погибшие. Очевидно, для данной категории результат бомбардировки оказывается наиболее трагическим. Но, как указывает Маккерди (возможно, несколько цинично), «боевой дух общества зависит от реакции уцелевших, так что с этой точки зрения погибшие значения не имеют. Оно и понятно: трупы не бегают по улицам, сея панику».
Вторую группу он назвал «едва уцелевшие»:
Они чувствуют взрыв, видят разрушение, ужасаются горам трупов, возможно, сами ранены, но остаются живы и находятся под глубоким впечатлением от произошедшего. «Впечатление» в данном случае означает мощное усиление реакции на страх в связи с бомбардировкой. Оно может вызвать «шок», растяжимое понятие, имеющее разные проявления – от полубессознательного состояния или ступора до нервного потрясения, вызванного ужасными картинами, которые им пришлось наблюдать.
Третья группа, по классификации Маккерди, «непострадавшие», то есть люди, которые слышат сирены, видят вражеские бомбардировщики над головой и ощущают взрывную волну от взрывающихся бомб. Но бомба взрывается где-то в другом конце улицы или в соседнем квартале. И для них последствия бомбового удара прямо противоположны последствиям для группы едва уцелевших. Они остаются живы в первый раз, во второй, в третий, и бомбежка, пишет Маккерди, пробуждает в них «возбуждение с оттенком неуязвимости». Те, кто едва уцелел, получают травму. Те, кто не пострадал, чувствуют себя непобедимыми.
В дневниках и воспоминаниях лондонцев, переживших бомбардировки, можно найти бесчисленные примеры этого феномена. Вот один из них:
Когда зазвучала первая сирена, я вместе с детьми укрылась в убежище в саду, уверенная, что мы все погибнем. Прозвучал сигнал отбоя, а с нами так ничего и не случилось. С тех пор я пребывала в полной уверенности, что с нами никогда не случится ничего плохого.
Или вот выдержка из дневника молодой женщины, чей дом был разрушен прогремевшим рядом взрывом:
Я лежала, испытывая неописуемое счастье и торжество. «Меня бомбили!» Я продолжала повторять эти слова раз за разом, пытаясь примерить фразу, словно новое платье. «Меня бомбили! Меня бомбили! Меня!»
Ужасно так говорить, когда столько людей погибло и пострадало, но
Так почему же лондонцы столь спокойно отнеслись к бомбардировкам? Потому что 40 тысяч погибших и 46 тысяч раненых на огромную столицу, где проживает более восьми миллионов человек, означают, что в городе было гораздо больше непострадавших, которым бомбардировки придали смелости, чем едва уцелевших, которым они нанесли физические и душевные травмы.
Маккерди пишет далее:
Все мы не просто подвержены страху, мы также предрасположены бояться страха, и преодоление страха вызывает возбуждение… Когда мы боимся запаниковать из-за налета авиации, то после самого налета демонстрируем окружающим внешнее спокойствие, мы находимся в безопасности, контраст между прежними мрачными предчувствиями и испытываемыми в настоящий момент облегчением и ощущением безопасности культивирует уверенность, которая и есть проявление храбрости.
В разгар бомбардировок одного рабочего среднего возраста спросили, не желает ли он перебраться в сельскую местность. В его дом дважды попадали бомбы. Но они с женой ни разу не пострадали. Он отказался эвакуироваться.
«Что, и все это пропустить?! – воскликнул он. – Да ни за какие коврижки! Ничего подобного в жизни не видал! Никогда! И никогда не увижу».
Идея желательных трудностей состоит в том, что не все трудности негативны по своей сути. Неумение читать является гигантским препятствием, но только не для Дэвида Буа, который развил в себе блистательное умение слушать, и не для Гэри Кона, смело ухватившегося за счастливую возможность, которую в обычной ситуации легко упустить.
Теория Маккерди о боевом духе предлагает более общий взгляд на ту же проблему. Уинстон Черчилль и высшее военное командование были так озабочены нападением германских ВВС на Лондон, поскольку предполагали, что тяжелейшие переживания, вызванные бомбардировками, окажут на всех одинаковое воздействие: что единственное различие между едва уцелевшими и непострадавшими заключается в степени полученной травмы.
Но бомбардировки, утверждает Маккерди, продемонстрировали, что травмирующий опыт оказывает совершенно разное действие: одно и то же происшествие может отразиться губительно на одной группе и положительно на другой. Этот рабочий с пуговичной фабрики и женщина, чей дом был разрушен взрывом, получили положительный опыт, не правда ли? Они оказались в эпицентре военных действий. И изменить данный факт они не могли. Но были избавлены от страхов, которые делают жизнь в военное время невыносимой.
Дислексия – классический пример того же феномена. Многим людям, страдающим дислексией, не удается компенсировать этот недостаток. В тюрьмах, к примеру, полным-полно дислектиков: это люди, которые не смогли смириться с постигшей их неудачей при овладении основным школьным навыком. При этом то же самое неврологическое расстройство у таких людей, как Гэри Кон и Дэвид Буа, имело прямо противоположный эффект. Из-за дислексии жизнь Кона превратилась в череду бесконечных трудностей и мучений, но он был очень способным, и благодаря поддержке близких, приличной доле везения и наличию необходимых ресурсов ему удалось нейтрализовать негативные последствия и стать сильнее. Слишком часто мы совершаем ту же ошибку, что и британцы, полагая, будто на ужасные и трагические события все люди реагируют одинаково. Это не так, есть два варианта. И тут мы возвращаемся к Джею Фрайрайху и детству, которое он не мог позволить себе помнить.