Давид Копперфильд. Том I
Шрифт:
В школе, где все держится на одной жестокости, учение вряд ли может итти особенно успешно, независимо даже оттого, кто стоит во главе ее. Мне кажется, что невежественнее наших учеников не было в мире. Они слишком были запуганы, слишком их колотили, чтобы учение могло итти на ум. Я был исключением благодаря своему маленькому тщеславию, а также помощи Стирфорта, и мне все-таки удалось в этой ужасной школе подобрать кое-какие крохи знаний.
Немало помог мне в этом и мистер Мелль. Он хорошо ко мне относился, и я вспоминаю о нем с очень благодарным чувством. Мне всегда было больно видеть, как Стирфорт систематически унижает его и редко упускает случай оскорбить его или подтолкнуть на это других. Это особенно мучило меня потому, что я на первых же
Однажды, когда мистер Крикль по болезни остался дома, что, разумеется, страшно обрадовало всю школу, за утренним уроком поднялся невообразимый гам. Ученики до того были радостно возбуждены, что с ними просто сладу никакого не стало. И хотя грозный Тонгей два или три раза, ковыляя, появлялся на своей деревяшке в классе и записывал имена главных нарушителей тишины, но большого впечатления это не производило. Мальчики знали, что все равно порки завтра не миновать, и поэтому сегодня уж хотели повеселиться вволю. Собственно говоря, день этот был полупраздничный — суббота. Но так как шум на площадке для игр мог потревожить мистера Крикля, а погода не была благоприятна для дальней прогулки, то нас после обеда загнали в класс и засадили за уроки, правда, более легкие чем обыкновенно. Так как по субботам мистер Шарп уходил к парикмахеру завивать свой парик, то за всей школой наблюдал Мелль. На него вообще всегда взваливали самую неприятную работу.
Если бы можно было такого мягкого человека, каким был мистер Мелль, сравнить с быком или медведем, то я сказал бы, что в этот день, когда гам и возня в классе достигли своей высшей точки, мистер Мелль напоминал одного из этих зверей, затравленного огромной стаей собак. Помню, как он, держась своей тощей рукой за разболевшуюся голову, грустно склоняется над книгой, лежавшей у него на столе, и, напрягая все силы, старается справиться со своей утомительной работой среди такого адского шума, от которого, пожалуй, могла закружиться голова даже у председателя Палаты общин. Мальчики то и дело вскакивают со своих мест, задирая друг друга. Кто «выжимает масло» в углу, кто хохочет, кто поет, кто отплясывает; вот этот орет во все горло, а тот шаркает ногами; кто-то, кривляясь, гримасничая и строя всякие рожи, кружится вокруг учителя, кто-то передразнивает его за его спиной и даже открыто; есть и такие, которые издеваются над его бедностью, над порванными сапогами, над всем тем, к чему они должны были относиться с особенной деликатностью.
— Молчать! — наконец крикнул, вскакивая и ударяя книгой по столу, мистер Мелль. — Да что это такое, в самом деле?… Нет сил переносить это!.. Действительно, так можно дойти до сумасшествия… Как у вас, мальчики, хватает духу подобным образом вести себя со мной?
Книга, которой он стукнул по столу, была как раз моей, и я, отвечая ему урок, видел, как после этих его слов все ученики присмирели. Одни были просто удивлены, другие несколько испуганы, а некоторые, быть может, даже пристыжены.
Место Стирфорта находилось в глубине длинной классной комнаты, на задней скамейке. Бездельничая и засунув руки в карманы, он стоял, прислонившись к стене. Когда мистер Мелль посмотрел на Стирфорта, он тоже уставился на него, сложив губы так, словно собирался свистнуть.
— Тише, мистер Стирфорт! — крикнул мистер Мелль.
— Сами вы потише, — покраснев, ответил Стирфорт. — С кем позволяете вы себе говорить таким образом?
— Сядьте
— Сами садитесь, — отрезал Стирфорт, — лучше своим делом занимайтесь!
Кто-то захихикал, кто-то даже зааплодировал, но мистер Мелль был так мертвенно бледен, что сразу воцарилась тишина, и один ученик, собиравшийся было снова поднять на-смех его мать, вдруг остановился и сделал вид, что чинит перо.
— Если вы думаете, Стирфорт, — обратился к нему мистер Мелль, — что я не знаю, каким влиянием пользуетесь вы у всех своих товарищей (при этих словах он, верно, не отдавая себе отчета, положил свою руку мне на голову), или не заметил, как вы несколько минут тому назад подбивали младших учеников всячески надо мной издеваться, — то вы жестоко ошибаетесь.
— Я вовсе не даю себе труда думать о вас, — ответил очень хладнокровно Стирфорт, — а потому и не могу ошибаться.
— Ну, если вы пользуетесь своим положением любимчика, чтобы наносить оскорбления джентльмену…
— Какому джентльмену? Где он? — нагло спросил Стирфорт.
Тут раздался голос:
— Постыдитесь, Джемс Стирфорт, — это уже гадость!
То был Трэдльс; но мистер Мелль сейчас же велел ему замолчать.
— Сэр, если вы оскорбляете человека, которому не повезло в жизни, но который ничем никогда не обидел вас, причем оскорбляете его, понимая, в ваши годы и при вашем уме, всю тяжесть его положения, то поступаете подло и низко, — закончил с трясущейся челюстью мистер Мелль. — Теперь, сэр, вы можете сесть или стоять, как вам заблагорассудится… Продолжайте, Копперфильд.
— Погодите, малыш Копперфильд! — закричал Стирфорт, выходя на середину комнаты. — Вот что я скажу вам раз навсегда, мистер Мелль! Если вы позволяете себе называть меня низким и подлым человеком или чем-то в этом роде, так вы после этого бесстыдный нищий! Нищим вы всегда были, сами прекрасно это знаете, а поступив так, как сейчас, вы стали еще бесстыдным нищим!
Не знаю уж хорошенько, собирался ли Стирфорт ударить мистера Мелля, порывался ли мистер Мелль броситься на него и были ли вообще у них подобные намерения, но вдруг я увидел, что все ученики замерли, словно окаменели. Среди нас появился мистер Крикль со своим неизменным спутником на деревянной ноге — Тонгеем. Миссис и мисс Крикль, смущенные и как будто даже испуганные, выглядывали из-за дверей. Мистер Мелль уселся за свой стол и, облокотившись на него, закрыл лицо руками. Так просидел он молча несколько мгновений.
— Мистер Мелль, — наконец прошептал директор, дергая учителя за руку, и шопот его на этот раз был таким внятным, что Тонгей нашел излишним повторять его слова, — надеюсь, вы не забылись?
— Нет, нет… я не забылся, — заикаясь и отрицательно качая головой, ответил учитель; он открыл лицо и в страшном волнении потирал себе руки. — Нет, сэр, нет. Я не забылся, я… нет — не забылся, мистер Крикль… Я… прекрасно помнил, что делаю… Только я… я… хотел бы, чтобы вы… вспомнили обо мне несколько раньше… Это было бы и великодушнее, сэр, и справедливее… Это, сэр, избавило бы меня кое от чего…
Мистер Крикль сурово взглянул на мистера Мелля, потом, опершись на плечо Тонгея, взобрался на скамью и сел на стол. С этого стола, как с трона, он продолжал сурово смотреть на учителя. Видя, что тот с таким же волнением продолжает потирать себе руки и качать головой, директор повернулся к Стирфорту и прошептал:
— Ну, сэр, раз он не удостаивает меня ответом, быть может, вы скажете мне, в чем тут дело?
Стирфорт некоторое время не отвечал. Он молча, со злобой и презрением смотрел на своего противника. Помнится, что даже в этот момент я не мог не обратить внимания на то, какой благородный вид был у моего друга и до чего некрасивым и вульгарным [22] казался рядом с ним учитель.
22
Вульгарный — грубый, пошлый.