Давид Копперфильд. Том II

Диккенс Чарльз

Никто не подумал бы этого, видя, как прямо сидит она со скрещенными на груди руками: она удивительно владела собой.

— Тогда я могу сказать, — с восторгом воскликнул Трэдльс, — что все ваши деньги целы!

— Не поздравляйте меня никто! — воскликнула бабушка. — А скажите, сэр, каким образом они могут быть целы?

— Вы ведь думали, что они были растрачены мистером Уикфильдом? — спросил Трэдльс.

— Да, — ответила бабушка, — и поэтому предпочитала молчать… Агнесса, не говорите мне ни слова!

— Действительно, — сказал Трэдльс, —

бумаги были проданы в силу данной вами доверенности, и мне незачем говорить вам, кто продол их и за чьей подписью. Мошенник позже заявил мистеру Уикфильду и даже доказывал цифрами, что он употребил эти деньги, в соответствии с данными ему общими распоряжениями, на уплату долгов другим клиентам. К несчастью, мистер Уикфильд, чувствуя себя слабым и беспомощным в руках Гиппа, позже принял участие в этом обмане, выплачивая вам проценты на уже не существующий капитал.

— А в конце концов взял всю вину на себя, — заговорила бабушка, — и написал мне сумасшедшее письмо, обвиняя себя в воровстве и неслыханных злодеяниях. В ответ на это я одним ранним утром пришла к нему, потребовала свечу, сожгла письмо и сказала ему, что если он сможет когда-нибудь уплатить мне и реабилитировать себя, пусть он это сделает, а нет — так ради его дочери все надо держать в тайне… А теперь, если кто-нибудь вздумает сказать мне что-либо, я тотчас же уйду.

Мы все молчали. Агнесса закрыла лицо руками.

— Ну, дорогой друг, — немного погодя обратилась бабушка к Трэдльсу, — вы действительно отобрали у него деньги?

— О да! — ответил он. — Мистер Микобер припер его к стенке таким множеством доказательств, что он не мог вывернуться. Наиболее замечательно то, что он присвоил деньги не столько даже из-за своей непомерной жадности, сколько из ненависти к Копперфильду. Он прямо сказал мне это, прибавив, что охотно потратил бы еще такую же сумму, лишь бы нанести ущерб Копперфильду.

— Вот как! — проговорила бабушка, задумчиво хмуря брови и глядя на Агнессу. — А что с ним самим?

— Не ведаю, — ответил Трэдльс. — Он уехал со своей маменькой, и та все время продолжала кричать, умолять и каяться. Они уехали ночным лондонским дилижансом, и я ничего не знаю о нем, кроме того, что, уезжая, он проявил большую неприязнь ко мне, не меньшую, чем к мистеру Микоберу. Я не скрыл от него, что мне это доставляет только удовольствие.

— А как вы думаете, Трэдльс, есть у него деньги? — спросил я.

— О да, вероятно, есть, — с серьезным видом ответил мой друг, качая головой. — Он должен был немало прикарманить разными способами. Но деньги не удержат его от новых преступлений. И всегда он будет ненавидеть всякого, кто хотя бы нечаянно станет между ним и его низменными целями. За это говорит все его поведение здесь.

— Он просто чудовищно подл и низок! — сказала бабушка. — А как с мистером Микобером?

— О! — весело отозвался Трэдльс. — Я обязан еще раз воздать должное мистеру Микоберу. — Если бы не его терпение и настойчивость в течение столь продолжительного времени, мы никогда не добились бы ничего

путного. И, мне кажется, необходимо отметить удивительное бескорыстие мистера Микобера: он ведь мог так много получить от Уриа за свое молчание!

— Я такого же мнения, — заметил я.

— А что, по-вашему, ему следовало бы дать? — спросила бабушка.

— У него есть вексельные долги Уриа Гиппу: тот брал с него векселя на деньги, выданные авансом, — проговорил несколько смущенный Трэдльс.

— Ну, их надо уплатить, — заявила бабушка, — А какую это составит сумму?

— Сто три фунта пять шиллингов.

— Сколько же мы ему дадим всего, включая эту сумму? Мне думается, пятьсот фунтов? Не так ли? — предложила бабушка. — А с вами, дорогая Агнесса, мы потом сговоримся о вашей доле в этих пятистах фунтах.

Мы с Трэдльсом рекомендовали дать мистеру Микоберу небольшую сумму наличными и взять на себя оплату его векселей, когда Уриа предъявит их. Мы также посоветовали оплатить снаряжение и переезд в Австралию мистера Микобера с семьей и дать ему перед отъездом сто фунтов стерлингов, придав всему этому форму займа, подлежащего в дальнейшем оплате. Я предложил, кроме того, заинтересовать мистера Микобера и мистера Пиготти судьбой друг друга в расчете на их взаимную поддержку в будущем, а также вручить мистеру Пиготти вторые сто фунтов для передачи их потом мистеру Микоберу.

Видя, что Трэдльс озабоченно поглядывает в сторону бабушки, я напомнил ему, что он собирался сказать еще что-то.

— Вы со своей бабушкой простите меня, Копперфильд, если я коснусь тяжелой для вас темы, — нерешительно проговорил Трэдльс, — но я считаю необходимым напомнить вам об угрозе Уриа, в памятный день разоблачений мистера Микобера, по адресу… супруга вашей бабушки.

Бабушка, сохраняя видимое спокойствие, молча кивнула головой.

— Быть может, — заметил Трэдльс, — это была лишь не имеющая значения дерзость?

— Нет, — возразила бабушка.

— Значит, простите… есть такой человек, и он целиком во власти Гиппа?

— Да, друг мой! — ответила бабушка.

Огорченный Трэдльс объяснил нам, что мы больше не имеем власти над Уриа Гиппом и он несомненно, если только сможет, не преминет нанести нам любой ущерб или неприятность.

Бабушка продолжала оставаться спокойной, только несколько слезинок скатилось по ее лицу.

— Вы совершенно правы, — наконец сказала она. — Было очень предусмотрительно с вашей стороны напомнить об этом.

— Можем ли мы, я или Копперфильд, предпринять что-либо? — мягко спросил Трэдльс.

— Ничего, — ответила бабушка. — Тысячу раз благодарю вас! Все это пустая угроза, дорогой мой Трот! Позовите мистера и миссис Микобер. И никто ничего не говорите мне!

Сказав это, она разгладила рукой свое платье и, выпрямившись на стуле, стала глядеть на дверь.

— Ну, мистер и миссис Микобер! — обратилась к ним бабушка, когда они вошли. — Мы обсуждали… простите, что так долго… ваш переезд в Австралию. Вот на чем мы порешили…