Давид Копперфильд. Том II

Диккенс Чарльз

— А много живет у вас этих молодых леди? — поинтересовался я.

— Здесь, — таинственно понижая голос, проговорил Трэдльс, — старшая — красавица Каролина, потом Сарра, та, знаете, о которой я вам говорил, что у нее неладно с позвоночником (теперь она чувствует себя несравненно лучше). Здесь же и обе младшие, воспитанницы Софи. Здесь и Луиза.

— Да что вы! — воскликнул я.

— Представьте себе! — подтвердил Трэдльс. — У нас только три комнаты, но Софи удивительнейшим образом устраивает девочек, и они даже спят со всевозможными удобствами. Три — в той комнате, а две — в этой.

Я невольно оглянулся в поисках уголка для мистера и миссис Трэдльс. Мой друг понял меня.

— Ну, как я вам уже говорил, мы умеем мириться с обстоятельствами, — пояснил Трэдльс. —

Например, на прошлой неделе мы устраивали себе постели вот здесь на полу. Но у нас есть еще комната на чердаке (очень славная комнатка, когда до нее доберетесь), и Софи сама оклеила ее обоями, желая сделать мне сюрприз. Теперь это — наша с ней комната. Прекрасный уголок, да еще с великолепным видом!

— И наконец-то вы счастливы, женаты, дорогой мой Трэдльс! — воскликнул я. — Как я рад за вас!

— Благодарю вас, дорогой Копперфильд!

И мы тут еще раз крепко пожали друг другу руки.

— Я счастлив так, как только может быть счастлив человек! — сияя, проговорил Трэдльс. — Взгляните-ка… там наш старый друг! (Он с торжествующим видом кивнул в сторону цветочной вазы и подставки). А вот и столик с мраморной доской! Вся остальная обстановка, как видите, проста и практична. Что же касается серебра, то у нас в доме даже нет ни одной серебряной чайной ложечки.

— Значит, все должно быть заработано, не так ли? — весело сказал я.

— Совершенно верно, — ответил Трэдльс, — все должно быть заработано. Конечно, пока у нас есть нечто, имеющее форму чайных ложечек, но оно из белого металла.

— Тем лучше будет блестеть серебро, когда оно появится, — заметил я.

— Именно то, что мы говорим! — воскликнул Трэдльс. — Видите ли, дорогой Копперфильд, когда я… (здесь он снова таинственно понизил голос)… когда я провел тот процесс, который оказал мне такую услугу в моей адвокатской карьере, я отправился в Девоншир и серьезно поговорил наедине с преподобным Горацием. Я подчеркнул тот факт, что Софи, — она, уверяю вас, Копперфильд, самое милое существо…

— Не сомневаюсь в этом, — перебил я его.

— Действительно, она такова, — продолжал Трэдльс. — Но, боюсь, я отвлекся от своей темы. Ведь я упомянул о преподобном Горации?

— Да, вы сказали, что подчеркнули тот факт…

— Совершенно верно: тот факт, что мы с Софи уже давно помолвлены и что она, с разрешения родителей, будет более чем довольна выйти за меня… Одним словом, — докончил он со своей прежней открытой улыбкой, — готова выйти и с чайными ложечками из белого металла. Hу, прекрасно! Я предложил тут преподобному Горацию… (Великолепнейший священник, скажу я вам, Копперфильд, и должен бы быть епископом или, по крайней мере, получать достаточный оклад для безбедной жизни). Итак, я предложил ему, что мы с Софи обвенчаемся, как только я добьюсь дохода в двести пятьдесят фунтов стерлингов и буду иметь шансы на такой же или несколько больший доход в следующем году, да к тому же, еще смогу, хотя и просто, обставить небольшую квартирку. Я взял на себя смелость напомнить ему, что мы терпеливо ожидаем уже много лет и что если Софи чрезвычайно полезна в доме, то это не должно было бы служить в глазах любящих ее родителей помехой для устройства ее личной жизни.

— Конечно, не должно было бы, — согласился я.

— Я рад, что вы такого же мнения, Копперфильд, ибо, не касаясь преподобного Горация, я считаю, что родители, братья и прочие иногда довольно эгоистичны в таких случаях. Ну, я также указал ему, что горячо желаю быть полезным всему семейству, и если я сделаю карьеру, а что-нибудь случится с ним, преподобным Горацием…

— Понимаю, — вставил я.

— …или с миссис Крюлер, то для меня будет счастьем заменить девочкам отца. Он удивительно отозвался на мои слова, сказал очень много для меня лестного и взялся добиться согласия миссис Крюлер. Очень трудно пришлось им с ней: она сильно огорчилась, и это подействовало сначала на ее ноги, затем на грудь и наконец на голову. Она, как я уже говорил вам, превосходная женщина, но не всегда владеет своими членами. Стоит ей взволноваться чем-либо, как это сейчас же отражается на ее ногах. А здесь пошло и дальше — на грудь и на

голову, словом, это самым ужасным образом повлияло на весь организм. Однако неустанная заботливость и нежность поставили ее на ноги, — и вот мы уже шесть недель, как женаты. Вы не имеете представления, Копперфильд, каким чудовищем почувствовал себя я, когда увидел, что все семейство заливается слезами и падает в обморок. Миссис Крюлер не пускала меня к себе на глаза до самого нашего отъездеда: она все не могла простить мне, что я лишаю ее дочери. Но она — доброе создание и позже все-таки простила. Не далее как сегодня утром я от нее получил чудесное письмо.

— Одним словом, дорогой мой друг, — сказал я, — вы добились счастья, которого заслуживаете.

— О, вы ко мне пристрастны! — рассмеялся Трэдльс. — Но мне действительно можно позавидовать! Я упорно работаю и без конца изучаю законы. Встаю я ежедневно в пять часов утра и ничего не имею против этого. Днем я прячу девочек, а вечером веселюсь с ними. И, поверьте мне, я весьма огорчен тем, что они скоро уезжают домой… Но вот и они! — сказал Трэдльс, обрывая свой шопот и повышая голос. — Позвольте вас познакомить: мистер Копперфильд, мисс Каролина, мисс Сарра, мисс Луиза, Маргарет и Люси!

Это был чудесный букет роз — такой свежий и здоровый вид имели барышни. Все они были прехорошенькие, а мисс Каролина — настоящая красавица. Но в ясных глазах Софи светилось столько чего-то милого, веселого и задушевного, что я понял: мой друг не ошибся в своем выборе. Мы все сели вокруг камина. Тем временем разбитной малый (я догадался, что он тогда так запыхался, спешно раскладывая для виду бумаги) очистил стол от бумаг и расставил на нем чайные принадлежности, после чего он ушел спать, сильно хлопнув за собой выходной дверью, а миссис Трэдльс спокойно и весело принялась готовить чай и поджаривать хлеб в камине. Занимаясь этим, она рассказала мне, что видела Агнессу. Том возил ее во время свадебного путешествия в Кент, где она побывала также у моей бабушки. Обе они, и бабушка и Агнесса, были здоровы и не переставая говорили только обо мне, и Том, она была уверена, во время моего отсутствия все думал обо мне. Как видно, Том был для своей супруги авторитетом во всем, был ее идолом, и ничто никогда не смогло бы свергнуть Тома с того пьедестала доверия, любви и почитания, который она ему воздвигла в своем сердце.

Мне очень нравилось, с каким почтением относилась чета Трэдльсов к «Красавице». Не думаю, чтобы я считал это очень разумным, но это было восхитительно и так соответствовало их характерам. Если Трэдльс когда-либо и жалел о том, что еще не заработал на серебряные чайные ложечки, то, не сомневаюсь, лишь в тот момент, когда он подавал Красавице чай. А его кроткая жена, я убежден, могла бы отстоять себя только как сестра Красавицы. То, что мне казалось в Красавице капризами, избалованностью, явно рассматривалось Трэдльсом и его женой как проявление права первенства, как нечто, что было дано ей самой природой. Родись Красавица царицей улья, а чета Трэдльс — рабочими пчелами, они не могли бы чувствовать ее превосходство больше, чем теперь.

Меня очаровывала доброта, с какой они забывали себя. То, что они так гордились этими «девочками» и выполняли все их прихоти, было в моих глазах наилучшим доказательством их собственных достоинств. Каждые пять минут какая-нибудь из своячениц Трэдльса просила его принести одно, отнести другое, поставить вверх или вниз третье, разыскать или достать что-либо. Точно так же не могли они обойтись и без Софи. Если у кого-нибудь растрепались волосы — никто, кроме Софи, не мог привести их в порядок. Кто либо из них забывал мотив песенки, название какого-нибудь места в Девоншире только Софи могла вспомнить все это. Нужно было написать о чем-либо домой — это можно было доверить только Софи. «Девочки» были здесь полными хозяевами, а Софи и Трэдльс прислуживали им. И в то же время, при всех своих требованиях, сестры проявляли большую нежность и уважение к Софи и к Трэдльсу. Я уверен, что ни одна столь взъерошенная голова и вообще никакая голова не бывала осыпана таким градом поцелуев, как его, когда я с ними простился и Трэдльс пошел провожать меня в гостиницу.