Давно закончилась осада... (сборник)
Шрифт:
Это был абсолютный конец. Но зареветь все равно не получалось.
— Так что же? Звонить? Или разберемся сами?
— Не… — горько вздохнул Оська.
— Что “не”?
— Не звонить…
— Я так и думал. Тогда укладывайся, — Яков подбородком показал на разглаженную постель. — Исполним процедуру с соблюдением всех протокольных норм.
Оська сделал последнюю безнадежную попытку:
— Я больше не буду.
— Ну-у, друг мой! Если бы это
— Все… — полностью сдался Оська.
— Тогда пожалуйте…
Слабо обмирая, Оська начал выбираться из кресла. Яков оглянулся на дверь.
— Мама! Как там новое платье короля? Готово ли?
Дверь открылась. Оська опять вжался в кресло, натянул на ноги пижаму. Седая старуха (вернее, старая дама) внесла на плечиках отутюженный пиджачок и брюки. Прямо как в ателье каком-нибудь. Другой рукой, на ладони, она держала сложенное стопкой белье — рубашка там и все остальное. И сверху — янтарный шарик с цепочкой.
— Прошу, — она протянула одежду Якову. И удалилась. Ее прямая спина выражала по адресу Оськи все, чего он заслуживал.
Яков протянул плечики и белье Оське.
— Обряжайся… чудо заморское.
— А… это?
— Что?
— Ну… — Оська боязливо посмотрел на линейку.
— В следующий раз. Когда захочется снова нюхнуть чего-нибудь, приходи. Доведем дело до конца.
Оська за нерешительной дурашливой ноткой спрятал радость и стыд:
— Ладно…
Он укрылся за спинкой кресла и начал суетливо переодеваться. Чувствовал себя так, будто его и правда отделали штурманской линейкой. С соблюдением этих… протокольных норм. Но вместе с одеждой возвращалась и некоторая уверенность. Когда в штанах — ты все-таки личность.
— А куртка?
— На вешалке. Надевай ее, обувайся, и я отвезу тебя домой… Или сперва крепкого чаю? Будет полезно.
От мысли, что надо глотать горячую жидкость, Оську опять замутило.
— Нет! Я пока… не хочу.
— Ну, смотри. Тогда одевайся, а я пойду, раскочегарю свой “Мерседес”.
— Да не надо! Я на автобусе доберусь!
— А ты хотя бы знаешь, где находишься? На улице Старых партизан.
— Ну и что? Не так уж далеко.
— Не спорь. Для собственного спокойствия я должен быть уверен, что домой ты добрался без приключений. — Яков первым пошел к двери и вдруг оглянулся.
— А что, Оскар Чалка, от отца нет в эти дни новостей?
— Давно уже ничего не было… А вы и про отца знаете!
— Друг мой! Я первый
Никакой у него был не “Мерседес”, а старенькая “Лада”. Но завелась она, несмотря на холод, сразу. Ховрин велел Оське сесть сзади. Выехали со двора. Горела в машине яркая лампочка. Оська увидел в переднем зеркальце продолговатые, ехидные глаза Ховрина.
— Яков Сергеевич…
— Ховрин!
— Да… Можно, Ховрин, вас попросить?
— Смотря о чем…
Опять стало стыдно до слабости, но Оська выдавил:
— Вы… пожалуйста, не говорите маме… про все, про это. Никогда, ладно?
— А что? Ей и так хватает проблем?
— Ну да…
— Конечно. Муж в другом полушарии, а тут еще сынок подался в токсикоманы.
— Я ведь сказал же, что это случайно!
— И больше — ни за что на свете?
— Ну конечно же!
— Ладно…
— Значит, не скажете? Честное слово?
— Сударь! Я даю слово лишь в самых крайних случаях. Обычно же говорю просто “да” или “нет”. В данном случае говорю “да”. В смысле “нет”. То есть не скажу…
Оська откинулся на спинку. Поверил.
— Только вот приятели твои… — Ховрин требовательно смотрел из зеркальца.
— Я им скажу, чтобы они тоже! Никогда!..
— Похвальное намерение. Надеюсь, они прислушаются. Но сейчас я не об этом. Не разболтают они про тебя?
— Они же не дураки!
— Да?
— Ну… не совсем дураки. Понимают же, что им тогда тоже влетит!
— Не дураки они, а свиньи, — вздохнул Ховрин. — Бросили тебя. А еще друзья…
— Там… только один друг был. Остальные так…
— “Один” тоже свинья…
— Он просто растерялся, — защитил Оська Эдика. — Он же все равно уже ничего не мог, когда появились вы…
— Все равно свинья.
— Нет, — тихо сказал Оська. — Он мой друг.
— Ну… тебе виднее.
Въехали на Оськину улицу, на Вторую Оборонную. У арки Оська умоляюще сказал:
— Не надо во двор. Тут я сам…
— Ладно, гуляй…
Оська выбрался из кабины. Был уже совсем темный вечер, светил недалекий фонарь. Оська постоял переминаясь. Выговорил:
— Спасибо… Ховрин…
— На здоровье. Хотя не мне спасибо надо говорить, а маме моей Анне Матвеевне. Она с тобой возилась.
— Ну… ей тоже… — И Оська незаметно поежился, вспомнив нестерпимую ванну.