Давно закончилась осада…
Шрифт:
— Мр-р… — сказал с камня котенок.
— Я думала, ты просто так сбежал, а ты… Вот молодец! — И подхватила котенка на руки. Потом опять посмотрела на мальчишек. Сквозь упавшие на лицо легкие волосы.
— Оленька… — тихонько сказал Коля.
Она отдула волосы, встретилась с ним глазами. И этими глазами — серыми и лучистыми — сказала ему: «Здравствуй».
— Этот тот самый Буська? — все так же тихо спросил он.
— Конечно, — улыбнулась она. И сразу стала озабоченной: — Ладно, мне пора. «Барабанщик»
— Какой барабанщик? — всхлипнув за ребячьими спинами, сказал Макарка.
— Теплоход так называется. Наш, ребячий… — Она снова шагнула к Савушке, тронула зачем-то пальцем его сжатый кулачок, махнула рукой и побежала к обрыву. Придерживала на плече Буську.
— Оленька! — сказал Коля. На этот раз громко. Она обернулась на миг, снова махнула ладонью и скрылась за выступом скалы, где, видимо, начиналась тропинка.
Савушка в этот миг заревел. Негромко, но чисто, без кашля. Все, конечно, кинулись к нему?
— Ты чего?
— Напугался?
— Болит что-то?
— Зачем вы ее сюда пустили! — ревел Савушка.
— Кого?
— Её… Она девчонка, а я голый…
Всех разом одолел смех. Не удержаться.
— Чего ржете, как жеребцы! — зашелся обидой Савушка. — Нарочно позвали, да?
— Дурень, — сказал Фрол. — Она тебя от смерти вызволяла. — Было ли ей время тебя разглядывать?
— А и не надо разглядывать, когда и так все видно!.. — не унимался Савушка. Левой ладошкой он запоздало прикрывал низ живота, а правым кулачком растирал по щекам слезы.
Счастливый Федюня напомнил брату:
— Совсем бестолковый! Ты же в том году вместе с Анфиской купался и не думал ни про что…
— Это в том году, а не в нынешнем… — упрямо гудел Савушка.
Фрол наконец разозлился:
— Хватит пускать соленую воду! Рядом и так целое море! Скажи спасибо, что не потонул!
— Лучше потонуть, чем такой срам…
— Тьфу на тебя! — взвинтился старший брат. — Вот как вмажу по транцу! — Он плюнул на ладонь и, наверно, вмазал бы. Но рядом с Савушкой сел на корточки Женя.
— Не плачь. Она вовсе ни про что такое и не думала. Потому что это… ей все равно. Она ведь не девочка…
— А кто? — Савушка замахал сырыми ресницами.
— Она — ангел.
Савушка перестал мигать. Округлил глаза.
— Сам ты ангел, — неуверенно сказал он. — Врешь все…
— Не вру. Вот Ей-Богу правда, — Женя перекрестился.
Федюня сказал насупленно:
— Зачем ты малого сбиваешь с толку? Да божишься еще… Ангелы — они Божьи, врать про них грех…
— Да разве я вру? — Женя снизу вверх глянул на ребят. — Вы сами-то разве не видели? Она же не по земле бежала, а по воздуху. И… сквозь нее камни и море были видны. Неужто не заметили?
— Ай, вроде бы я заметил… — нерешительно сказал Ибрагимка.
— Ничего ты не заметил! — строптиво
Женя встал.
— Если она простая девочка, то откуда взялась? И куда девалась?
Фрол сказал неуверенно:
— Мало ли откуда? Из любопытства спустилась с обрыва да обратно поднялась…
— Где поднялась-то? — спросил Женя. Негромко так, будто жалеючи всех. — Идемте… — Он пошел к скальному выступу, за которым скрылась девочка. Оглянулся. — Ну, идите же сюда. Смотрите…
Все подошли. Даже Савушка приковылял на все еще слабых ногах. За выступом не было ни тропинки, ни ступенек. И никакой щели. Был только голый вертикальный срез известняка.
Все с минуту стояли и молча смотрели на гладкий камень. Потом по одному стали отходить на прежнее место. Остались только Женя и Коля.
— Все-таки это девочка, — осторожно, чтобы не обидеть Женю, — сказал Коля. — Это Оленька. Я ее знаю. Весной я помог ей отыскать котенка. У нее теплые пальцы…
Женя не обиделся. Но и соглашаться не стал.
— Ну и что же, что пальцы? Что же, что Оленька?.. А того барабанщика звали Жан. По-нашему Ванюшка…
Обедать никому не хотелось. Только Савушке дали кусок колотого сахара, чтобы сгладил во рту и горле горечь и соленость. Помогли ему натянуть штаны и рубашонку.
— И как тебя угораздило? — подступил наконец к причине страшного происшествия Фрол. — Мы мигнуть не успели, а тебя уже нет! И сумел враз наглотаться…
— А я не знаю!.. Я нырнул маленько и гляжу — на дне, на голом камне что-то круглое. Гудзик или денежка. Меня к нему кто-то будто потянул. Я его ухватил… А после ничего не помню…
— Теперь и не узнать, что за гудзик тебя чуть не утопил, — проворчал Федюня.
— Как же не узнать? Вот он… — Савушка протянул сжатый кулак.
— Что у тебя там? Разожми! — велел Федюня.
Савушка виновато сказал:
— А не разжимается… Никак…
Савушкины пальцы, сведенные крепкой судорогой близкой гибели, разжимали долго и осторожно. Федюня, Фрол, Коля. И ждали, что в руке у Савушки окажется ржавая французская пуговица или черная херсонесская монетка. Но пальцы наконец разомкнулись, в глаза брызнул чистый желтый блеск.
На ладони лежала золотая монета.
Она была большая, размером с российский серебряный рубль. И совершенно чистая. Без всяких прилипших чешуек, песчинок и темных пятен. Словно ее только что вынули из-под штампа. На одной стороне отчеканен был профиль какого-то полководца в античном шлеме и надпись греческими буквами: ЭЛЛАДА. На другой — два кентавра. Один — крупный, с курчавой бородой, второй — тонконогий кентаврёнок-жеребенок. Они стояли рядом, но головами в разные стороны, и кентавр-мальчишка оглядывался на пожилого будто с вопросом: «Ты разрешишь мне поскакать, порезвится?»