Дай мне! (сборник)
Шрифт:
— Обычно день у тебя как проходит?
— Ну, просыпаюсь часа в два, кофе, потом на студию иду, если есть студия. Сижу там, чего–то ковыряюсь. Но если я там ковыряюсь, то ковыряюсь допоздна. Потом прихожу домой…
— Во сколько?
— Когда как. Со студии прихожу часов в двенадцать, если, конечно, я не пошел куда–нибудь клубиться. Если я пошел клубиться, то под утро, спать. Проснулся с бодуна — в аэропорт, в самолет, сел, концерт отыграл, ура, и домой.
— Это уже рутина? Наверное, уже не замечаешь, где какой город, где просыпаешься?
— Слава Богу, у меня хватает ума не играть много
— Раньше так же было, три концерта в месяц?
— Вообще в этом году я собирался один концерт в месяц играть, но пока не получается, потому что народ как–то дико хочет. Когда мы были совсем клубной группой, мы играли много. Сейчас бы я так не смог играть.
Не догадалась спросить, что за народ ввиду имеется и чего он хочет народ–публика, который песен хочет, или народ–музыканты, которые гонораров хотят, пока лидер в моде.
— А не скучно каждый раз одни и те же песни петь? Еще же и энергетика нужна.
— Слава Богу, мы одни и те же не поем, как–то все время их меняем. Я тут как–то посчитал, что мной написано около двухсот песен, так что, в принципе, можно выбирать.
— А новый альбом? Концерт после нового альбома?
— Нееет. Вот это дико скучно, когда ты едешь в тур и играешь все эти песни. Мы в туре ни разу не были. Я не понимаю, как можно играть одно и то же двадцать концертов подряд. У нас нет контрактных обязательств ни с кем. Я сам себе продюсер — сел, подумал и сделал, Я все делаю по–другому, вне схемы. А схема очень проста записал альбом — снял клип, показал клип — поехал в тур, тур закончился — снял второй клип с этого же альбома и опять в тур. Прокатал его, потом следующий альбом. И так все живут. Мы показали за этот год ну клипов пять, наверное. В туре ни разу не были.
— А ты деньги не теряешь?
— Зато я сохраняю себя, понимаешь? Всех денег не заработаешь. Мне хватает на жизнь, а стремиться там к большему нет желания.
— А ради поклонников?
— Ради поклонников это глупо. Ради поклонников я снимаю клипы. Совершенно понятно, что в нашем случае это совершенно убыточное предприятие, поскольку мы их не отбиваем турами.
— А что вообще с авторскими правами? Вы получаете процент с продаж дисков?
— Что–то получаем, но это не космические деньги. Что–то получаем.
— На что живет группа? За счет денег, которые приносит продажа дисков?
— Мы даем редкие, но меткие концерты.
— И они позволяют группе финансово существовать?
— Ну, да. Какие–то записи коммерческие, кино. До фига же чего–то там пишется, все музыканты что–то получают. Так что все нормально.
— А музыкальная тусовка? С музыкантами тусуешься, общаешься? Которые такие публичные, по телевизору их показывают?
— В меру сил, все ж люди занятые. Года два назад мне это очень нравилось — весело, нажрался, поорал там чего–то. А сейчас уже как–то неинтересно, собственно. Разговоры уже все переговорены, а пить ради того, чтобы пить… Не особенно вижу в этом смысл. Приятно вот с Земфирой мы пообщались совершенно недавно. Это да. С Троицким тоже. А так… Чего тусоваться–то.
— Вот меня приглашают на всякие писательские фестивали, там мне все говорят про книжки. Каждый своим долгом считает со мной поговорить про книжки.
— Да нет, мы как–то особенно про музыку и не разговариваем, косвенно как–то. И потом, мы же этим живем. Меня разговоры о музыке не напрягают. Мне кажется, что вообще мало музыкантов говорят о музыке в последнее время. Вот Петкун, положим, про футбол говорит. Просто непонятно, почему Петкун говорит про футбол Странно, что Ярцев про музыку не говорит, — неожиданно дико веселится Шнур
— Дай совет моей подруге. Она связалась с мужчиной. Бросить его она не может, сразу говорю. Она хочет быть стюардессой, но пока лечится от всяких несущественных болячек, с которыми в стюардессы не берут. Мужчина получает пять тыс. руб. в месяц. Работает через «не могу» на одной работе и все деньги пропивает. Бедная подруга сидит у окна, пока он там где–то нажирается с друзьями по баням. Подруга страдает — он ее, получается, ниже водки ставит. Что ей делать?
— Нужно ей пойти работать и начать пить виски.
— Она не может пойти работать, потому что все время уходит на лечение. Она с утра по всяким анализам бегает, кровь берут, тыкают там ее всяко…
— Тогда ей нужно начать писать книжки про это.
— Она уже пишет.
— Про тяжелую жизнь одинокой женщины с пьющим мужчиной, которая мечтает стать стюардессой. Я думаю, будет бестселлер.
— Ну, ты бы его оправдал, этого мужика? Его до сих пор родители кормят–поят. Ну, вот у него такая тяга.
— Бог его знает. Это алкоголизм, наверное. Может, его что–то не устраивает в этой схеме. Люди ведь пьют зачем–то, не просто ради того, чтобы пить.
— А ты зачем пьешь?
— Я–то А потому что пьяному легче все это переносить, всю эту жизнь. Как–то проще относишься ко многим вещам.
— А почему не найти внутри себя силы? Это же самый легкий способ — забыться?
— А я не комсомолец, я по легким путям иду. Это комсомольцы выбирают посложнее, а я — нет, я БАМ строить не буду, мне не надо.
— У тебя же никто не страдает от этого или страдает? Что ты так ходишь на вечеринки, в говно падаешь.
— И такое бывало. Бывало, что я «мама» сказать не мог. Самый офигенный случай был с моим приятелем. Мой приятель жил, и сейчас живет, со своей женой. Как–то раз он так нажрался в гавио и своей жене говорит, целуя так нежно «Оставайся у меня сегодня ночевать». Так что когда падает, как мешок — это еще не самое страшное. У каждого свои особенности организма. Есть, конечно, страшно запойные люди, у которых планка падает и все. Но такие зачастую не пьют, потому что знают о таком вот.
— Им же трудно живется, все время ограничивают себя — как бы не выпить лишнего.
— Если бы они пили, им бы жилось еще труднее.
— Но ты же говоришь, что в таком состоянии легче все переносить.
— Это мне. Это не универсальный рецепт. Я видел людей, которым не очень хорошо от этого становится.
— Вот у нас в Екатеринбурге любимое развлечение вечер — значит пиво надо пить.
— Сейчас приняли закон, кстати, что со следующего года не будут продавать пиво в общественных местах. Только в барах или ресторанах, а на улице нельзя будет купить.