ДАЙ ОГЛЯНУСЬ, или путешествия в сапогах-тихоходах. Повести.
Шрифт:
Набросила халатик поверх ночной рубашки, вышла па крыльцо.
По дороге мимо двора важно шествовал к пруду отряд гусей.
Улыбнулась им, их важности и целеустремленности.
Поросенок направился было к собачьей миске, но пес выскочил из будки и — надо же защищать свое добро — тяпнул поросенка за ухо, а когда тот; кинулся, вереща, бежать, еще и куснул нахаленка за хвост.
Поросенок долго и обиженно жаловался в другом углу двора на обиду, а пес, немедленно позабыв пустячный этот эпизод, уже вилял
И это вызвало улыбку.
Пруд был рядом, пошла неспешно к нему.
Половину пруда покрывала ряска: рыбаки сидели под старой ветлой, они были неподвижны, неподвижны были и поплавки. Рыбаков было трое: третий — соседский мальчишка Венька, с которым подружился Валерик.
Неслышно подошла к ним, присела, стала, как и они, смотреть на поплавки.
— Па, может, червяка сменить?
— Только что менял, хватит. Валера чуть подергал удочкой, поплавок проехал по воде.
— Вень, а ты говорил, что и карпы тут есть?
— Есть. Дядя Семен весной вот такого вытащил.
Так то ж весной.
— А что, летом нельзя, что ли?
Строй гусей подошел к пруду и стал опускаться в воду. Все трое повернули к ним головы и увидели Юлю.
— О, мама!
— Встала? — и отвернулись к своим поплавкам.
— Хорошо как сегодня! — ответила Юля.
Гуси поплыли. Они скользили по глади и были похожи на белопарусную эскадру.
— Просто чудо какое-то! — не выдержала Юля.— Да посмотрите же вы на них!
Гуси направлялись в их сторону.
— Рыбу испугают,— сказал Иван.— А ну прогони.
Валерик встал и швырнул в гусей комком земли. Всплеск встал перед флагманским гусем. Тот отвернул. Эскадра сломала плавную свою дугу.
— Недолет,—сказал Валерик и взял другой ком.
— Не надо! — остановила его Юля.— Очень красиво.
И тут на берегу появилась эта страшная старуха. Кое-как одетая, седая, растрепанная, с марлевым узелком в одной руке и палкой в другой. Старуха была чем-то взволнована.
— Надо людей позвать! — бормотала она, топчась на месте.— Надо людей позвать! Людей!..
Четверо испуганно уставились на старуху. А она, обведя всех взглядом, остановила на Юле зоркие, цепкие глаза, выделяя ее из всех,— глаза укоряющие, неожиданно трезвые. Сделала шаг к ней, схватила за кисть по-птичьи сильной, сухой и холодной рукой.
— Ты! — сказала она, забрасывая голову, чтобы видеть Юлины глаза.—Ты!
— Что, бабушка? — чувствуя, что теряет сознание, спросила Юля.
Но голова старухи запрокинулась еще больше, она бросила Юлину руку, взмахнула узелком.
— Людей,— забормотала снова.— Людей!..
— А мы что тебе — не люди? — вскочил Иван.— Вот карга!
Старуха резко повернулась и, нелепо размахивая палкой, словно отгоняя кого-то и судорожно забрасывая голову, ломаясь в поясе, ушла.
— Кто это? — чуть не закричала Юля.—
— А, сумасшедшая одна,— охотно рассказывал Венька.— Она давно уже,— успокаивал он,— она с войны такая. Когда деревню бомбили, ее... это... контузило. Она не наша, ивакуиралась с дочкой, а тут немцы. Дочку убило, а она повредилась. Так и осталась в деревне. С узелком ходит — все ивакуируется с тех самых пор,— даже усмехнулся Венька, говоря про эвакуацию.— Избу ей дали, старую — так она окна крест-накрест бумагой заклеила, говорят, от бомбежки...
Юля не могла опомниться.
— Она... всегда такая?
— Всегда. Все ходит, ходит, все будто ищет кого-то...
— Боже мой!..— Но Юлино восклицание относилось уже к чему-то своему, а в глазах как бы повернулись внутрь себя зеркальца...
Иван приметил это и обеспокоенно и подозрительно посмотрел на жену.
— Черти ее принесли, эту старуху! — рассердился он.— Держали бы в сумасшедшем доме!
— Она тихая,— вставил Венька.— Ходит с узелочком, бормочет что-то. Людей все зовет. Только самолетов боится. Сразу садится, голову руками накрывает.
Юля повернулась, пошла.
— Куда ты? — Ивану не хотелось, чтобы жена опять ушла «к себе».— Подожди, я тоже домой.— Встал, смотал леску.
— Пап, мы с Венькой еще половим?
— Да ловите, сколько хотите! — Зашагал, догоняя жену.— Что тебе эта старуха? И вообще — что с тобой еще происходит?
— Ничего, Иван,— успокаивала, уходя от него, Юля.—Ничего со мной больше не происходит. Страшная она очень. Да и напряжена я здесь: будто все время на минном поле, не знаю, куда ступить.
— Пора уже успокоиться.
— Я сама знаю, что пора. Да видишь, как получается...
— Ну так поехали отсюда! — Он догнал жену.— Хватит! Или тебе еще что-то здесь нужно?
— Нет, Ваня, ничего. Можем и уехать.—Теперь они шли рядом.— Я думала, детям здесь хорошо будет: лес, ягоды, пруд, тишина...
— Им-то как раз шума бы побольше.
Дальше был завтрак. Сидели в кухне напротив огромной печи, ели жареную картошку из той же великанской сковороды, запивали молоком. Дети сидели у окошка, Юля и Иван — напротив. Валерка рассказывал о рыбалке.
— Два раза большая клевала — как потянет! Я — дерг — и нету. Не успевает заглотнуть.
— Ма,— одновременно с Валеркой говорила Наташа,— такая скучища — ну прямо сил нет. Вчера кино — событие. А картина старая! Тридцать восьмого года — представляешь? И смотрят!
Валерик гнул свое:
— Ее, может, на блесну надо... И крючок побольше — тогда бы раз — и готово. Наверно, это щука была. А у меня крючок маленький...
Юля кивала всем.
— На море хочется,— жаловалась Наташа.— Только зря купальник взяла!