Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
Шрифт:
– Гражданка Треклятая Перпетуя, – смущенно представилась старуха, и ее соломенные волосы слегка приподнялись. – И никакая я не матушка...
У меня из рук выпал чемодан и покатился прямо на бабку.
– Что-о-о? – вытаращила я глаза.
– Треклятая, – неуверенно пожала плечами престарелая гражданка. – А Манька дома?
Я прокрутила в голове вероятный перевод «Маньки» и тихо поинтересовалась:
– А зачем вам Марианна Юрьевна?
– Так вместе бутылки сдаем, – старуха кивнула на сумку с бутылками. – Уж скока лет... Я очередь занимаю, а они
Я посмотрела на приоткрытую дверь Хвалынских...
– Вы зайдите, там как раз собрались все их родственники.
– Родственники, говоришь? А на кой они мне? – старуха чинно поморгала. – Я уже приходила, но не застала их... А чего они собрались-то? – вытерла рот бабка, и глаза ее озарил вдруг свет догадки. – Уж не поминки ли? Нет? – печально улыбаясь, спросила она. – Я бы помянула...
– Поминки скоро будут, – утешила я старуху. – На днях.
– Тогда я потом зайду, – резво попятилась старушенция и похромала к выходу, сноровисто волоча за собой сумку.
– Очаровательно, – пробормотала я, поднимая раскрывшийся на ступеньках чемодан и заталкивая в него вещи.
У подъезда на лавочке сидела незнакомая девица лет пятнадцати и курила.
– Че вылупилась-то, тетка? Ирокез пригладь, – посоветовала она мне.
И какой-то черт потянул меня за язык:
– Деточка, а ты не сестер Хвалынских дожидаешься?
Девица кинула сигарету в кусты боярышника и смерила меня ледяным взглядом.
– Допустим, а в чем дело? – улыбнулась она, показав проколотый в двух местах язык, и встала, намереваясь идти.
– А кто ты им, ребенок? – вежливо спросила я.
– Внучка, – сплюнула юная профурсетка и гордо прошла в подъезд.
Дверь хлопнула, а я вдруг подумала, что, видимо, одна такая растяпа в этом городе, если покидаю квартиру новоявленных миллионерш. Все умные, наоборот, уже там!
Купив на углу пирожок с картошкой, я обернулась и посмотрела на три окна квартиры Хвалынских.
«Интересно, как там Борщук?» – смятенно подумала я, пока не заметила, что на асфальте рядом с моей тенью появилась еще одна. Чуть в стороне от меня стоял и дружелюбно скалился участковый Оскар Березовый.
– Ну что, – внезапно перестал он улыбаться, – бабки вернулись?
Продолжая быстро жевать пирожок, я отрицательно покачала головой.
– Разве нет? – протянул участковый и покосился на мой багаж. – А что в чемодане?
– Мои вещи. – Я пнула ногой свой видавший виды баул. – Уезжаю, работы-то все равно нет.
Участковый смерил меня взглядом, и я снова обратила внимание на то, что он совсем еще мальчик со склонностью к полноте.
– А квартира как? – поинтересовался участковый. – Ключи от квартиры вы кому оставили, если не секрет?
Я вытащила из сумочки два ключа и протянула их участковому.
– Прошу вас передать их законным владелицам, как только они явятся, – торжественно пробормотала я.
– А я их никогда не видел, – покачал головой Березовый и отстранился.
– Значит, будет причина увидеть! – не очень удачно пошутила я.
– Пройдемте-ка. – Участковый
Я возмущенно семенила следом, безуспешно пытаясь отнять свой чемодан, и когда Березовый открыл дверь ключами, которые я сама ему только что отдала, то первое, что мы обнаружили на полу в прихожей, – лежащего навзничь душеприказчика Борщука... Обе руки старика плетьми лежали на полу, лицо было запрокинуто, а дряблые веки трепетали, открывая бессмысленные белки глаз, и на первый взгляд все говорило о том, что Витольда Ивановича настиг внезапный апоплексический удар.
Березовый, надо отдать ему должное, не выпуская чемодана, уже нащупывал пульс старика.
– Что это за лорд Ферфакс? – обернулся он ко мне.
– Это душеприказчик Эмилии Юрьевны Тавиани Борщук, – пролепетала я. – Он привез гроб с покойницей из Рима.
– В смысле, ее тело? – Березовый прищурился, глядя в чернеющее лицо душеприказчика.
Я, подумав, кивнула:
– Да, гроб с телом, я хотела сказать!
– Он умер только что, – определил участковый после нескольких нажатий на грудную клетку Борщука, и двумя пальцами аккуратно прикрыл веки умершего.
Я вскрикнула... И тут Витольд Иванович Борщук открыл глаза, а я от неожиданности взвыла... Из дверей одновременно показались три головы – готической дамы Жюстин, Петра Мартыновича Чернова и юной вертихвостки – якобы внучки одной из бабок Хвалынских.
– Бедлам, – трагично прошептала готичная дама Жюстин и по-змеиному убрала голову обратно. Я попыталась набрать номер «Скорой» на мобильном.
– Помочь? Что с вами, драгоценный мой? – Петр Мартынович присел рядом с Борщуком. – Вы упали? Поднимайтесь-ка, давайте руку...
Витольд Иванович застонал и попытался сесть, но был слишком слаб, и его снова отбросило назад столь быстро, словно невидимый кто-то ударил Борщука в грудь. Смотреть на это было жутко, я едва успела подложить ему под голову свою сумку, в противном случае он бы ударился затылком об пол.
– Приготовим-ка документы, граждане, – задумчивым голосом сказал участковый. – Попробуйте-ка обосновать причины своего нахождения здесь. Вот вы, к примеру, – обратился он к Петру Мартыновичу. – Как вас, кстати?
Чернов вздохнул и, не глядя на меня, вытащил свидетельство о браке.
– С вами все ясно, – смерил его глазами участковый. – Кстати, а сама Марианна Юрьевна Хвалынская в курсе, что вы ее супруг?
Петр Мартынович пробормотал что-то нечленораздельное и взглянул на меня.
– А вот вы, красна девица. – Березовый преградил дорогу юной вертихвостке, которая под шумок решительно устремилась к раскрытой двери. – На каком основании накрасили губы сливовой помадой в этом помещении?
Я вгляделась в душеприказчика, его мутный взгляд не сулил ничего хорошего, а «Скорая» все не ехала. Участковый в это время пристегивал к руке вертихвостки наручник и косил глазом на некую бумаженцию, протянутую ему готичной дамой.