Дай-сан
Шрифт:
Она сама возложила ему на голову высокий шлем из красного жадеита и полированной меди. И ему сразу же захотелось отправиться в путь, спуститься с горы и покинуть Ама-но-мори. Кай-фен звал его, и надо было идти, подчиняясь настойчивому призыву. А еще он понимал, что ему предстоит совершить нечто большее, нежели просто схватиться с Дольменом, что без него последние силы людей сгинут в Кай-фене… но понимал он и то, что обязан следить за каждым своим шагом и за действиями тех, кто рядом, – к этому вынуждала безграничность его теперешнего могущества, ибо вместе
Он стоял, полностью облаченный, и ждал.
Она опустила руки.
Тряхнула головой, и черные волосы разлетелись, подобно раскрытому вееру.
Неуловимое, стремительное движение. Она сделала грозный выпад своим мечом.
Мозг еще продолжал размышлять, но нервы среагировали мгновенно и привели мышцы в движение. Мысль парила где-то на заднем плане, словно алый вымпел, трепещущий на ветру, а плечо, рука, пальцы уже превратили меч в серебристый проблеск.
В тот ослепительный миг, когда его великолепно заточенный меч вошел в ее тело, он заметил у нее за спиной игру солнечных лучей на волнующейся поверхности моря.
Хлынула кровь, ее насыщенный алый цвет явился такой же шокирующей неожиданностью, как и пятно киновари на гравюре с заснеженным зимним пейзажем.
Кровь горячим потоком выплеснулась ему в лицо, залила глаза. Он рухнул на пол, ощутив острый приступ головокружения, и погрузился в зеленые морские глубины.
Снова он оказался у самых основ мироздания. Они были громадными, эти столпы земли, но и он был таким же – огромным и беспредельным, – и плыл лениво через зыбкие арки колоссальных величественных сооружений, шаря взглядом по темным пространствам.
Он искал и нашел Эгира, его бесконечный, слегка закругленный бок с колышущейся грубой шкурой, пульсирующей дыханием жизни. Он поплыл вдоль него. Ощущение было такое, что с каждым могучим гребком он покрывал сразу несколько лиг.
Теперь он знал свой путь, хотя дороге, казалось, не будет конца. Пробираясь извилистыми путями сквозь основы мироздания, он забирался все глубже и глубже – через выступы сланца, под барьерными рифами, мимо черных бездонных впадин, сквозь загадочные Проходы, к центру мира.
А потом он увидел голову Эгира, настолько громадную, что он даже не смог разглядеть, где заканчивалась его морда. Исполненный великой печали и радостного возбуждения, он поднял клинок и нанес могучий удар в мозг Эгира.
Туловище принялось корчиться и извиваться, голова треснула, как орех. В него полетели куски – тяжелые обломки кости и плоти. Он уже больше не мог сдерживать дыхание и судорожно глотнул. Вода хлынула в легкие.
Она стояла перед ним, целая и невредимая, и улыбалась.
Он перевел взгляд на длинный сине-зеленый клинок, на капли крови на татами. По его телу ручьями стекала морская вода.
– Теперь он действительно принадлежит тебе, ибо он получил имя, – сказала она. – Душа из стали.
Он не отрывал
– Какое у него имя?
– Ака-и-цуши, – отозвался он, не поднимая глаз.
Она склонила голову перед мечом.
– Мне жаль твоих врагов.
– Она может нам чем-то помочь? – спросил риккагин Эрант.
– Теперь, с приходом Дольмена, нам уже вряд ли кто-либо поможет.
Туолин, не отрываясь, смотрел на догорающее холодное пламя.
– Понимаешь…
– Да, брат, я знаю, что ты вовсе не это имел в виду. От соснового леса остались только дымящиеся головешки.
– Страшные дни. Мы все не в лучшем настроении.
Отвернувшись от удручающего вида, открывающегося на севере, он провел рукой в воздухе, как бы обнимая здания Камадо с изображениями древних богов войны на колоннах во внутренних портиках.
– Они нам уже не помогут, и, боюсь, человеческое оружие бессильно против этих колдовских созданий.
Его взгляд скользнул в сторону, лишь на мгновение встретившись с пристальным взглядом брата.
– Ты видел, что эти мертвоголовые вытворяют с нашими людьми. Из их тел не течет кровь, и сила у них просто нечеловеческая. Будь у нас хоть какая-то оборона, способная их остановить…
Риккагин Эрант положил руку на жилистые плечи брата. Они оба были высокими и мускулистыми. Коротко стриженный, светловолосый Туолин был намного моложе Эранта. Риккагин Эрант уже начинал седеть; на его волевом лице с большим крючковатым носом и окладистой бородой белели рубцы, шрамы от ран, полученных им в боях. Он развернул Туолина к себе лицом, спиной к темным зданиям, к мрачным улицам Камадо с редкими точками желтого и оранжевого света.
– Туолин, пора забыть о вмешательстве богов в людские дела, равно как и о безграничных возможностях чародейства. Все это осталось в другой эпохе, когда в мире жили другие люди, совсем непохожие на нас…
– Вряд ли они так уж сильно от нас отличались, разве что им были подвластны какие-то силы, для нас недоступные…
– О нет, они отличались от нас точно так же, как мы сами – от этих мертвоголовых воинов. Они жили служением, Туолин. Вся их жизнь подчинялась какой-нибудь высшей воле. К счастью, мы не такие. На нашу долю не выпало падать ниц на твердую землю и пресмыкаться перед бездушными идолами или же бормотать заклинания с какого-то полуистлевшего свитка. Мир изменился. Наши Законы больше не поощряют распространение чародейства.
– И как же тогда быть с Дольменом?
– Он – последнее воплощение жизни, время которой давно миновало. Дольмен был создан в незапамятные времена. Сейчас он не смог бы родиться, потому что сейчас не то время. Мы легко уничтожим его и его легионы.
Но в эту странную колдовскую ночь убежденные речи Эранта звучали сбивчиво и неуверенно, и он сам это чувствовал.
Они еще долго стояли в молчании на крепостной стене, и только когда сошли вниз по лестнице, выходящей на темные улицы, Эрант тихо спросил у брата: