Дайте им умереть

Олди Генри Лайон

— Не трогай девочку, — искренне посоветовал хайль-баши телохранителю.

Вместо ответа Альборз от души пнул свободной ногой жирную морду мушерифа. В результате чего и вторую щиколотку бедного пахлавана постигла участь первой. Хайль-баши подумал с секунду — и навалился на телохранителя всей тушей, окончательно лишив хрипящего Альборза возможности к сопротивлению.

— Угомонишься — отпущу, — пообещал Фаршедвард своему полузадушенному противнику.

И пахлаван понял, сразу и бесповоротно: угомонится — отпустит. А нет — так нет. Никогда. Год назад он читал в

газете, что в занюханной древней гробнице раскопали два мужских скелета, взявшихся за руки. Здесь, в гробнице Иблисова мектеба, когда-нибудь раскопают два скелета, взявшихся за ноги. Нет, все же за руки… тьфу ты, пропасть! — два скелета, взявшихся руками за ноги.

И никак иначе.

— Эй, парни, чем это вы там занимаетесь? — громыхнуло совсем рядом с нескрываемым удивлением.

Альборзу-пахлавану видно было плохо, дышалось не лучше, уши заложило, как на глубине, но голос хозяина он узнал сразу.

У хайль-баши память на голоса оказалась неважная, особенно на незнакомые, зато он хорошо видел поднимающегося Равиля. Али-бей попытался представить себе, как происходящее выглядит со стороны, пусть с поправкой на нездоровое воображение шейха «Аламута», — и пришел к неутешительному выводу: хайль-баши, усевшийся верхом на постороннего мужчину и разводящий последнему ноги, — далеко не самое эстетическое зрелище.

Даже если начать разъяснять… нет, пожалуй, лучше не стоит.

— Вы что, другого места не нашли? — поинтересовался «горный орел», наконец приведший себя в сидячее положение.

Фаршедвард ослабил хватку и начал задумчиво сползать с телохранителя.

— Шейх, сзади! — прохрипел Альборз.

Большой Равиль резко обернулся, его рука скользнула под пиджак, нащупывая рукоятку пистолета…

Позади никого не было.

Если не считать медленно удаляющейся девчонки, несущей на плече тяжелую и корявую железяку.

— Что — сзади? — зарычал ар-Рави на телохранителя. — Кто — сзади, придурок?!

— Она… шейх, клянусь мамой, она зарезать вас хотела!

— Девчонка?! У тебя что, черви в голове завелись?

— Целый выводок, — хмыкнул Фаршедвард, хотя его-то никто к разговору не приглашал. — Кишмя кишат.

И, видимо, зря напомнил о себе.

— А вам, господин хайль-баши, я заявляю официальный протест в связи с попыткой незаконного задержания моего человека! — мигом вступился «горный орел» за оскорбленного в лучших чувствах телохранителя. — И требую немедленно его отпустить!

— Поклянется (мамой или в крайнем случае одним из пап!) не покушаться на жизнь девочки — отпущу.

— Альборз! Это правда?

— Она собиралась убить вас, господин! — Альборз-пахлаван заплакал бы, если б умел. — Я верен долгу, шейх! Ваша драгоценная жизнь для меня дороже собственной, а вы, шейх… вы верите этому… этому…

Пахлаван очень старался говорить культурно. Как ни странно, это ему почти удалось, только слова подбирались неохотно, вроде бусин из порванного ожерелья.

— Если б Сколопендра хотела убить твоего шейха, мы бы сейчас копали могилу! — процедил сквозь зубы Фаршедвард Али-бей, окончательно выпуская телохранителя на волю.

Альборз

поднялся, глядя в землю, отряхнул грязь с одежды и понуро отправился искать свой пистолет.

Шейх «Аламута» и хайль-баши смерили друг друга оценивающими взглядами и молча отвернулись: оба решили, что лучше будет счесть инцидент исчерпанным.

Глава третья

Хаким

Прорастают семена из пепла, Вскормлены углями и золой. Это я, наверное, ослепла, Стала злой.

Беловолосый… или это уже он, хаким Рашид?

Демон У, все перепуталось! Музей, кибитка, экзамены, пытки, боль своя, чужая… Нет, глаза открыл все-таки Рашид аль-Шинби. Слегка близорукие глаза, не таким гореть волчьими огнями из-под падающих на лоб белых прядей. Вот только сон, к сожалению, продолжался: угловатая девчонка (та самая, с краденого снимка, из краденого сна!) пыталась довести до конца гнусное злодеяние — заклинив знакомый двуручник между почти сросшимися стволами кизила, она всем щуплым телом налегла на меч, силясь переломить его пополам.

Не получилось.

Плохо заклиненный меч с визгом вырывается, падает наземь. Маленькая дрянь поднимает его и с упорством муравья…

— Стой! Стой, пакость! Не сметь!

Ноги плохо слушаются, в колени насыпан песок, тело носит из стороны в сторону — но хаким успевает вовремя! Девчонка отшатывается, закрываясь от него мечом.

Злосчастный кизил — между ними.

— Отдай немедленно! С ума сошла — это же музейный экспонат! Реликвия! Ей цены…

Стоп! Сон или явь? Откуда у нее эспадон?!

— Ты что, украла его? — зашипел Рашид, грозно наступая на тощую пакость, сверкавшую из-за лезвия глазами. — Украла?! Ты, ты, воровка, змея подколодная, сколопендра! А ну немедленно… давить, давить таких во младенчестве…

Рашид уже плохо соображал, что говорит, и вдруг оказалось, что ему в некотором роде наплевать на украденный экспонат. Кража меча — только повод, последняя капля… убить, убить подлую тварь! Хаким не замечал, что кричит это вслух, во весь голос, что люди вокруг постепенно приходят в чувство и с недоумением смотрят на разбушевавшегося аль-Шинби, а в глазах девочки зажигаются зеленые свечечки, плотно сжимаются побелевшие губы, и лицо приобретает очень неприятное, совсем не детское выражение…

Взъярясь окончательно, Рашид бесстрашно ухватился прямо за лезвие эспадона, пытаясь отобрать реликвию, но девчонка рванула меч на себя, и хаким с криком отдернул руку.

Тишина.

Гулкая, чужая тишина.

Он стоял, тупо уставясь на ладонь, испачканную ржавчиной и текущей из пореза кровью.

Саднило ободранное о ствол кизила предплечье.

— Отдай, — тихо произнес хаким Рашид, чуть не плача.

В ответ девочка только отрицательно мотнула головой и отступила еще на шаг, прижавшись спиной к коре старой магнолии.