Дайте кошке слово

Романова Наталья Игоревна

Папа же придумал другой ритуал: возвращаясь с работы и еще не отперев дверь, папа спрашивал: «Где маленький Котик?» И Котя всегда оказывался возле дверей, глядя на папу своими круглыми, ясными глазками. Папа поднимал Котю на руки, и тот, вытянув мордочку, тянулся к нему.

Для папы это было большим испытанием, ведь Утя, которую он так любил, не была ласковой.

Сам папа — человек внешне тоже не только не ласковый, но плохо переносит, когда до него просто дотрагиваются. И что же оказалось: кот — это то самое существо, от которого нежность принимают даже такие нетерпимые к нежности люди, как мой папа. Оттого, наверное, что слишком удивительно: кот выражает свои чувства, подобно человеку. Это уже выходит из ранга вообще чувств и переходит в какой-то другой ранг, близкий к чему-то нереальному,

а что сопротивляться нереальному, когда оно и так нереально, когда этого и так нет, а есть только в твоих ощущениях общения между тобой и котом, который говорит и не говорит, любит и не любит, пойди пойми его!

Однако, как папа ни старался, Котя без нас таял. Больше всех Котя любил мою маму. Кажется странным, ведь если Котя вставал по ночам и следовал только за мной, то, согласно теории импринтинга, он считал меня своей матерью. Но любовь, очевидно, это чувство, которое может и не совпадать с «ощущением матери». Мою маму любили все, ее боготворили. Я любила маму беспредельно, безоглядно.

И поэтому совсем не странно, что Котя воспринял от меня эту любовь в том же виде, в том же качестве. Он любил, и это была не только его любовь, но и моя, воспринятая им.

Прошла неделя. Папе пора уже было уезжать, а человека, который бы согласился ухаживать за нашим котом, так и не нашлось. И тогда мы решили все же взять кота в дом отдыха.

С Котиным приездом жизнь в доме отдыха началась трудная: необходимо было Котю прятать.

Окно нашей комнаты выходило на задний двор, только это и позволяло нам надеяться на удачу. Здесь были расположены сооружения хозяйственного назначения. Сараи, кухня, склады и много мусорных ям. Тут ходили в основном служители, которым надо было что-то взять, положить или выбросить. В общем люди появлялись довольно редко. Мы жили на первом этаже, и кота в этот задний двор можно было выпускать прямо из окна.

Итак, утром я выпускала Котю, выходила на задний двор и сторожила, чтобы кот во время уборки комнаты не зашел обратно. Дело осложнялось еще и тем, что надо было постараться, чтобы уборщица зашла к нам не когда-нибудь, а как только мы спрячем все Котины блюдечки и подносы.

Наша уборщица плохо слышала. Оттого она была чувствительна, и от ласкового слова, приветливой улыбки терялась, не зная, что же именно мы от нее хотим. На всякий случай, прихватив веник, она тут же шла убирать.

Получив от меня сигнал, что Галя — так звали уборщицу — направляется в комнату, мама усиленно начинала отгонять Котю от окна. Всего лишь десять минут надо было сторожить. Но именно в этот момент Котя рвался домой. Его не пускали, и попасть домой становилось еще интереснее. Котя придумывал все новые и новые пути. То он разбегался и прыгал на крышу сарая, которая как раз была расположена под нашим окном. А с крыши уже ничего не стоило прыгнуть в окно. И мы бежали и ловили Котю буквально за хвост. Тогда он придумал взбираться на карниз, который шел на уровне первого этажа и был вровень с нашим подоконником. Оттуда снять Котю было труднее, и он, хитро посматривая на нас, медленно продвигался по направлению к окну. Мы так бегали и так шумели, что любая другая уборщица давно бы заинтересовалась, что же мы там каждое утро делаем? Но Галя усердно убирала, и ее улыбка, когда она видела нас в окно, говорила только о ее приветливости.

По правде говоря, мы предполагали, что наша тайна уже давно гуляет по дому отдыха. Однако, когда для некоторых мы делали исключение и вводили их в свою комнату, то оказывалось, что они и в самом деле о Коте ничего не слышали. И они тут же вступали в тайный союз охраны нашего Коти, уверяя, что такого кота никогда не видели.

Действительно, Котя в доме отдыха расцвел. Он был с нами, и это оказалось главным.

Отношение кота к дому и человеку, по-видимому, намного сложнее, чем это выглядит на первый взгляд. Правда, Котя, запечатленный на человека, был необычным котом, он еще не знал никого, кроме людей, и его отношение к нам было особым. Но как раз это-то и создавало те самые «ножницы» между его поведением и поведением обыкновенной кошки (скажем, Ути), те самые «ножницы», которые позволяют проникнуть в сущность взаимоотношений животного с окружающими его обстоятельствами.

И хотя

оказалось, что для Коти главное — это быть с нами, я видела: Котя мучается, что он не дома. Мучается даже, может быть, больше, чем когда-то Утя, которую мы тоже неоднократно вывозили на дачу.

Попадая на дачу (пусть каждый раз другую), Утя быстро осваивала новую территорию возле дома и, как нам казалось, наслаждалась возможностью валяться на траве в любых позах, ибо этот кусок травы был ее.

Котя же и здесь, в доме отдыха, был в основном заперт в комнате. И я чувствовала, что он ощущает и временность этой комнаты, и неудобство, связанное с тем, что его скрывают, однако это все перекрывалось тем, что он — с нами. Так что одной заученной фразой, что коты привязываются к дому, а собаки к человеку, нельзя объяснить всю полноту сложнейших взаимоотношений между котом, домом и человеком.

Был и еще случай убедиться в довольно сложных психологических переживаниях Коти, связанных с переменой дома. И уж раз мы разбираем здесь эту проблему, я и об этом расскажу. Было это намного позже, уже в Москве. Получилось так, что мне пришлось переехать с Котей на неделю (пока в нашем доме шел ремонт) в квартиру моей сестры.

Как же реагировал Котя на переселение? Сначала он был явно обижен. Не подходил, не ласкался, есть отказывался и вообще игнорировал меня. А я-то никуда не уходила, полагая, что главное для моего кота — быть со мной, что это самое важное, а остальное уж как придется.

Я подлизывалась к Коте, старалась его утешить, но он на меня и смотреть не желал.

«Ну что ж, — решила я, — не нужна так не нужна». Тем более что мне надо было уйти. Когда же я вернулась (а это было уже вечером), то застала совершенно другого кота: Котя бросился ко мне, обнял, прижался. Он был так рад моему появлению, так боялся, видно, что я снова уйду, что считал самым главным — выразить свою любовь ко мне.

Когда же, посидев с ним, я пошла на кухню, чтобы приготовить для себя и Коти ужин, Котя неожиданно рухнул. У него подкосились ноги, сначала передние, а потом и задние. Продолжалось это секунды. Потом Котя встал, словно ничего и не было.

Такое затем повторялось неоднократно: когда Котя чего-нибудь очень хотел, его будто разбивал паралич. Можно было подумать, что он делает это нарочно, чтобы добиться своего. (Подобные факты описаны в литературе.) И так, конечно, можно было бы подумать, если бы не тот первый случай, когда Коте ничего не было надо, а просто нервы сдали, потому что и дом был чужой, и хозяйка исчезла.

Возвращение к своему виду

В детстве Котя не отличался особой красотой. Рыжий котенок, не очень гладкий, но и нельзя сказать чтобы пушистый, с белым асимметричным пятном на лбу и, как я уже говорила, невероятно длинным носом. Но ведь обычно именно котята бывают хорошенькими, и по котятам судят, какой будет кот. Я не думала, что Котя будет красивым. Но Котя стал красивым — это признавали все, и дело тут было не просто в красоте. Бывают люди — видные. Осанка у этих людей не от возраста, а от роду заложенная. И формы, стать — все как надо. Фактура, в общем. С таким человеком всегда по-особенному разговаривают. Недаром же такая наружность дана человеку. Вроде бы все должны быть такими, а вот не получается у всех. Избранные только ее имеют.

Вот так и Котя наш — видный. Что хочешь возьми: голова большая, лоб крутой, воротник как у льва, шерсть такая мягкая, такая пушистая и такого рыжего цвета, который не имеет никаких недостатков этого цвета и обладает всеми его достоинствами. Хвост огромный, и Котя умеет распускать его, словно это хвост павлина.

Как-то Котю сфотографировали. В комнате было мало света, и на снимке на темном фоне получились одни Котины глаза. Я уже говорила, глаза эти не были похожи на кошачьи. То есть они были кошачьи и в то же время не кошачьи. У них было настолько доверчивое и чистое выражение, настолько трогательное и детское, что, глядя на них, становилось тревожно. Хотя Коте и не грозило попасть ни в дикий лес, ни в лапы к тигру, но было видно, что он так далек от реальной жизни вообще и от кошачьей в частности, что казалось непостижимым, как же он переступит эту грань затянувшегося детства и излишнего очеловечивания.