Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3
Шрифт:
— Я благодарен тебе за Харви, Эрик, — медленно произнес отец. — Однако ты напрасно потратишь силы и время. Фила невозможно спасти, Беллу не найти, если она сама того не захочет.
— Почему бы ей не захотеть поговорить со своим сыном? — вопросительно поднял я бровь.
— Она много лет не хотела видеться ни с тобой, ни со мной… — в голосе отца послышалась горечь.
Мне, конечно, не хотелось расковыривать его раны, но это была осознанная необходимость, я должен был узнать всю правду из первых рук, а потом послушать что скажет мать и, сопоставив, сделать свои выводы…
—
— О чем здесь говорить?! — развел руками отец. — Ты и так уже все знаешь, я ничего тебе нового не скажу. Она оборвала все нити.
— Мне известно всё по слухам и сплетням. Мы с тобой об этом никогда не говорили. У меня картинка происходящего не складывается от слова совсем.
— Что у тебя не складывается? — раздраженно спросил отец.
Глаза у него стали красные, видимо, подскочило давление. Из-за своего дара сокола моя чувствительность к чужой боли очень обострилась и, мучая отца, я мучил и себе. У меня тоже стало стучать в висках.
— Почему ты позволил ее казнить? — безжалостно для нас обоих поинтересовался я. — Я не хочу домысливать все неправильно. Я хочу услышать твою версию событий от начала до конца и сделать свои выводы.
Я подошел к отцу и положил руку ему на голову. Нащупал узел боли. Он тянулся от сердца к голове, я понял, что этот узел медленно, но верно его убивает. Медленно стал распутывать комок заскорузлой боли, исцеляя отца. Закончив, я сел на место. Взгляд отца прояснился, он как-то даже выглядеть стал бодрее и моложе.
— Спасибо, — сдавленно поблагодарил он. — Это никакой не секрет, если ты хочешь услышать правду из моих уст, я объясню тебе. Все очень просто, Эрик, я позволил её казнить потому, что она была виновна.
— В том, что отдала дар Матери-Богини матери Фила? — уточнил я, отец кивнул. — А зачем она это сделала?
Отец помолчал будто, собираясь с мыслями.
— Эрик, ты должен понимать, я любил твою мать, но я не мог ее понять… — тяжело вздохнув, начал объясняться он. — И чем дальше, тем мне было сложнее… В ней всегда будто сосуществовало две личности. Одна женщина была нежной, любящей, доброй, а вторая — агрессивной, дикой, непредсказуемой. В такие моменты я боялся ее, она становилась мне совсем чужой… Перемены в её настроение усугубились после твоего рождения. Она стала просто сумасшедшей, — отец прикусил язык, будто сказал лишнее, видимо о матери своего сына он все же не хотел говорить плохо.
— Что произошло дальше? — желая, чтобы он продолжал, я подбодрил его вопросом.
— Однажды она заявила, что её сын погибнет из-за даров Матери-Богини, и мы должны уничтожить тот дар, который у нас есть. Как я не старался убедить её, что дары Матери-Богини по природе своей призваны защищать жизнь и не способны навредить, всё оказалось безрезультатным… Дар рода Гербертов был украден, она не успела его уничтожить, хотя очень хотела. Об этом и заявила на суде, что жалеет только о том, что не уничтожила как можно больше даров Матери-Богини. Её осудили и приговорили к смерти, я лично видел её казнь…
Отец оказался прав, ничего особо нового я не услышал, и зацепиться в его рассказе
— Поэтому я позволил её казнить, — нарушил затянувшееся молчание отец, — хотя это было нелегко, Эрик, это моя кара, она останется со мной на всю жизнь, а может и после…. Ты считаешь меня чудовищем?
— Нет, — честно ответил я, твердо глядя отцу в глаза.
Глаза у отца заблестели, горло свело судорогой.
Он закрыл глаза, перехватывая контроль за своими эмоциями, и через пару мгновений уже взял себя в руки.
— Спасибо, сын, — хрипловато поблагодарил он.
Видимо, он не один год избегал этого разговора, боясь, что сын осудит его. Будь я действительно семнадцатилетним пацаном, у которого ветер в голове, у меня могло, действительно, перемкнуть, но я был уже взрослым мужиком и понимал, что жизнь сложнее наших идеалистических представлений о ней.
— Говорят, ты опечатал всё западное крыло замка, в котором жила мать, — вернулся я к нашим баранам. — Мне нужно осмотреть её комнаты, может там, я найду подсказки.
Отец поскреб бороду, словно раздумывая, потом взял ключ с пояса и открыл ящик стола. Стал там лазить.
— Эрик, если тебе хочется в этом покопаться, покопайся, но не закапывайся слишком глубоко — это губительно, знаю по себе. До полного обращения Фила в медведя осталось девять дней. Я даю тебе ровно девять дней на то, чтобы найти ответы и попытаться спасти твоего друга. Обещай, что после, ты будешь помогать мне.
Отец встал и протянул мне связку ключей.
— Это ключи от её комнат.
— Спасибо, — поблагодарил я, зажимая ключи в кулак.
— Эрик, я должен предупредить… — помешкав, сказал отец. — Там что-то не то твориться. Я опечатал её покои неспроста, не потому что сентиментален…. Вот тебе факты, три служанки, которых я поочередно просил сметать там пыль, покончили с собой. Разумеется, прислуга стала бояться туда ходить… Понимаешь, там постоянно что-то происходит, идёт потусторонняя жизнь. Картины двигаются, голоса, плач, стоны… Я и тогда, после её казни не мог там находиться больше нескольких минут, да и никто не мог. А теперь и близко не подхожу — меня, будто некие силы не пускают на порог. Прошу тебя, будь осторожен.
Отец, действительно, выглядел встревоженным, а его не так просто было испугать. Мне стало немного не по себе. Я кивнул.
— Я буду осторожен. Через девять дней я спасу Фила, и помогу тебе в твоих делах.
На том мы и расстались. В целом, мы поняли друг друга, и это было очень даже не мало.
Прежде чем заняться поисками матери, я решил навестить Фила, чтобы принести ему еды и воды, да и вообще проверить как он.
Я взял на кухне курицу, положил её в мешок. Пока шёл, раздумывал, что нужно будет попросить кого-нибудь присмотреть за Филом, пока сам я буду отсутствовать. Сначала я вспомнил про Ганса, но потом решил, что не всякое родительское сердце выдержит, если сделать его свидетелем вот таких нечеловеческих страданий сына. С Аделаидой и Лейлой я связываться не хотел, знал, что в итоге окажется себе дороже… Леона я планировал взять с собой.