Даже не думай!

Ростовцева Алиса

Впрочем, серьезных тем мы не касались. Два часа ночи — не лучшее время для слез.

Маришка лишь поинтересовалась моим состоянием после больницы и велела беречь себя. А еще… мне показалась, она рада моему ералашу с Тимом.

— Тебе надо было отвлечься, — подруга легкомысленно рассмеялась. — Или, скажешь, ему не удалось тебе помочь?

— Да пошел он в*** с такой помощью! Марр, он моральный урод и эгоист… Он…

— Как сильно ты его любишь!

— Не переиначивай! Я его терпеть не могу.

— Ну-ну.

Любовь зла.

— Вот именно!

Я с чувством пнула подушку. Плюшевое сердечко, подарок одного знакомого, с которым мы давно перестали общаться, улетело в коридор.

— А вообще они все одинаковы, — вдруг печально заявила Маринка. И добавила обреченно — Гады! Ты знаешь, тот придурок, о котором я тебе говорила две недели назад…

— Миша?

— Олег! Но не суть… Он просто мерзавец. Знаешь, что он сделал?… И так каждый! Вообще! Может, это новая болезнь? Нормальных мужиков не осталось?

Я кивнула, соглашаясь. А потом еще минут десять слушала возмущенный голос Никитиной и молчала. За последние несколько лет Марина довела речь о козлоногих представителях сильного пола до совершенства. Я слышала эти жалобы уже не в первый раз. Марр повторяла их временами, в разных интонациях и с разным подтекстом. Но основной смысл всегда оставался один и тот же.

Марину никто не любил. Сегодня тоже.

* * *

Я не уловила? в какой именно момент подруга вдруг снова вспомнила о Флейме.

— И что он тебе отдал? Что-нибудь полезное? — в голосе Марр послышались напряженные нотки. Никитина взглядом указала на красный пакет, который я, не разбирая, поставила у шкафа в прихожей.

Я пожала плечами.

— Можно и так сказать. Он разрешил мне забрать книги. У Андрея хорошая подборка по моей любимой теме… была.

— Психология? — мгновенно догадалась Маришка.

Я кивнула.

— И ему не жаль было дарить сокровища? — в глазах Никитиной было тревожное любопытство.

— Это же ерунда. Самое ценное Флейм, конечно, заберет с собой, — моя улыбка поблекла, когда я заметила опасный огонек в глазах Марины. И отблеск настольной лампы был здесь совсем ни при чем.

Девушка поджала губы. Тонкие черты ее лица заострились. Марр стала похожа на маленькую лисичку, затаившуюся в кустах в ожидании жертвы. Красивая — до зависти. И чужая — до моего полнейшего нежелания продолжать наш с ней разговор.

Я поднялась с дивана и, прикрывая ладошкой рот, зевнула.

— Так спать хочется, — пробормотала с улыбкой. — Может, давай, закругляться и…?

— А что ты так напряглась? — Никитина тоже вскочила. Она продолжала натянуто улыбаться, но на ее щеках уже расцвел лихорадочный румянец. Верный признак крайней степени возбуждения Марр.

— Ты что? Все в порядке.

— Не ври! — Никитина сорвалась на крик. — Ты просто не хочешь, чтобы я посмотрела? Не хочешь?! — истеричные нотки

в голосе подруги нельзя было списать даже на сто грамм коньяка, долгую дорогу в Энск и почти полночи душевных разговоров. Эти чертовы книги по-настоящему волновали ее.

— Да, смотри ради бога… — я даже отступила с дороги, освобождая для Марины проход в коридор. Пакет, показавшийся в проеме, подействовал на Никитину как красная тряпка.

— Ты специально так говоришь, да? Думаешь, я не стану унижаться, не буду смотреть? — в каждом слове Марины слышались невыплаканные даже за два прошедших года слезы. — Он же отдал ее тебе?! Он ее отдал!

— Я тебя не понимаю. Отдал, не отдал… Хочется тебе смотреть — иди смотри, — я хмуро отвернулась от медленно, но верно впадающей в истерику Марр.

Никитина, кажется, ждала только моего разрешения. Она кинулась к пакету и с остервенением принялась вытряхивать его содержимое прямо на пол. Книжки в мягких обложках (я специально выбирала не самые тяжелые и громоздкие, чтобы было удобнее нести) разлетелись по всему коридору.

Марина хватала каждую из них, листала страницы, не находила искомого и отшвыривала книгу за книгой все дальше и дальше от себя. Со смесью отвращения и… шока, я наблюдала за Никитиной из гостиной.

В какой-то момент силы покинули Марину и девушка опустилась на холодный пол, превратив в безобразное мини длинную узкую юбку. Размазывая по щекам тушь и слезы, она зарыдала…

Я видела, как ей плохо. Чувствовала, что Марина до сих пор переживает разрыв с Флеймом. Но не могла подойти.

Что ей сказать? Как объяснить, что даже Андрей, мой лучший друг, даже он не стоит ТАКОГО. Ни один из мужчин на земле не должен…

Впрочем, я, видимо, чего-то не понимала. Печальная статистика (уже вторая девушка за эту неделю на моих глазах превращалась в обезумевшее существо) осторожно намекала мне об обратном.

Может быть, есть мужчины, потеря которых вышибает из твоих легких воздух? Пронзает сердце насквозь? И полностью, напрочь, до потери адекватного облика, отключает твой мозг? Может быть, я просто еще не встречала таких парней?

Хотя…

Я вспомнила, что Заречная, почти так же, как и Марина сейчас, несколько дней назад рыдала в женском туалете из-за Тимура. Ну вот… Еще и Керимов.

Но разве это нормально?

Глядя на заходящуюся в рыданьях Марину, от чьей красоты с каждой минутой оставалось все меньше и меньше ухоженности и лоска, я впервые подумала о том, что не знаю, что такое настоящая мука. Даже потеря ребенка не заставила меня переживать такие эмоции, какие переживала сейчас Маришка.

Мне было больно. Да… Но, похоже, я так и не поняла, что значит «больно». Я не каталась по полу, кусая губы. И не хотела смерти. Думала об этом, но как-то вяло. Хотела умереть, но никому не смогла в этом признаться.