Даже у королевы
Шрифт:
– Я хочу, чтобы ты нашел мне прецеденты депрограммирования, – отозвалась я, всовывая руки в рукава. – И посмотри, не обвинялись ли циклистки в каких-нибудь нарушениях свободы выбора – промывании мозгов, запугивании, принуждении…
Раздался звонок, и вновь универсальный.
– Алло, кто говорит? – на всякий случай спросил Байш. Неожиданно его голос смягчился. – Минутку. – И он зажал ладонью трубку. – Это твоя дочь Виола.
Я взяла трубку:
– Привет, Виола.
– Я только что говорила с бабушкой, – доложила моя дочурка. – Ты просто
– Знаю.
– Ты _знаешь_? И ты мне ничего не сказала? Просто не верится. Ты никогда мне ничего не говоришь.
– Я решила, что Пердита должна сама поставить тебя в известность, – устало сказала я.
– Ты что, смеешься? Да она тоже все от меня скрывает. В тот раз, когда ей взбрело на ум имплантировать себе эти ужасные брови, она молчала об этом три недели. А когда сделала лазерную татуировку, вообще ничего не сказала. Мне сообщила об этом _Твидж_! Ты должна была позвонить мне. А бабушке Карен ты сказала?
– Она в Багдаде, – мстительно произнесла я.
– Знаю. Я ей звонила.
– Ох, Виола, ну как ты могла!
– В отличие от тебя, мамочка, я считаю, что должна говорить членам нашей семьи о том, что их касается.
– И что же она? – У меня перехватило дыхание.
– Я не смогла дозвониться. Там ужасная связь. Мне попался какой-то тип, который совершенно не понимал английского. Я повесила трубку и попробовала еще раз, и мне сказали, что весь этот город отключен.
Слава Богу, подумала я, тихонько переводя дух. Слава Богу, слава Богу.
– Бабушка Карен имеет право знать, мама. Подумай только, как это может подействовать на Твидж. Ведь она считает Пердиту образцом для подражания. Когда Пердита имплантировала эти ужасные брови, Твидж налепила себе на лоб пару клепучек, и я еле-еле их потом отодрала. А что, если Твидж тоже вздумает податься в циклистки?
– Твидж всего девять лет. К тому времени, когда ей понадобится шунт, Пердита и думать забудет об увлечениях молодости. – «То есть я на это надеюсь», – добавила я про себя. Татуировка украшала Перлиту уже полтора года, и не похоже, чтобы очень ей надоела. – И, кроме того, у Твидж больше здравого смысла.
– Это верно. Ох, мама, ну как Пердита _могла_ так поступить? Разве ты не объяснила ей, как это ужасно?
– Объяснила, – ответила я. – Ужасно, старомодно, негигиенично и болезненно. И все это не произвело на нее ни малейшего впечатления. Она заявила, что, по ее мнению, это будет ужасно весело.
Байш показал на часы и одними губами произнес:
– Пора отправляться в суд.
– Весело! – воскликнула Виола. – И ведь она видела, чего мне стоило пережить то время. Честное слово, мам, иногда мне кажется, что у нее вообще нет мозгов. А ты не можешь добиться, чтобы ее признали недееспособной, засадили за решетку или еще куда?
– Нет, – ответила я, тщетно пытаясь застегнуть мантию одной рукой. – Виола, мне нужно идти. Я опаздываю в суд. Боюсь, мы не можем сделать ничего, чтобы остановить ее. Она
– Разумный! – фыркнула Виола. – Она совсем чокнулась с этими своими бровями. У нее лазерная татуировка на руке – «Последний Стояк Кастера»!
Я протянула трубку Байшу:
– Скажи Виоле, что я поговорю с ней завтра. – Я наконец справилась с застежкой. – А потом позвони в Багдад и узнай, долго ли там будут отключены телефоны. А если будут еще универсальные звонки, убедись, что они местные, прежде чем снимать трубку.
И я отправилась в зал заседаний.
Байш не смог дозвониться до Багдада, что я сочла добрым знаком. О моей свекрови не было ни слуху ни духу. В полдень позвонила мамуля и поинтересовалась, можно ли на законном основании сделать лоботомию.
Она позвонила снова на следующий день. Я как раз читала лекцию об Определении Независимой Личности, рассказывая студентам о неотъемлемом праве любого гражданина свободного общества делать из себя законченного болвана.
– По-моему, это твоя мать, – прошептал Байш, протягивая трубку. – Она опять пользуется универсальным номером, хотя звонит по местному. Я проверил.
– Привет, мам, – сказала я.
– Мы все устроили, – сообщила мамуля. – Мы пообедаем с Пердитой в «Мак-Грегорсе». Это на углу Двенадцатой улицы и Лоримера.
– У меня лекция в разгаре.
– Знаю. Я тебя надолго не оторву. Я просто хотела сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась. Я обо всем позабочусь.
Мне не понравилось то, как это прозвучало.
– Что ты затеяла?
– Пригласила Пердиту пообедать с нами. Я же тебе сказала. В «Мак-Грегорсе».
– А кто это «мы», мама?
– Просто наша семья, – невинно ответила мамуля. – Ты и Виола.
Ну, по крайней мере она не притащит с собой депрограмматора. Пока.
– Что ты задумала, мама?
– И Пердита спросила то же самое. А что, бабушке нельзя пригласить внучку пообедать? Приходи туда в половине первого.
– У нас с Байшем запланирована встреча в суде в три.
– О, тогда нам хватит времени. Кстати, захвати Байша. Он будет представлять мужскую точку зрения.
Она повесила трубку.
– Придется тебе обедать со мной, Байш, – сказала я. – Прости.
– А что? На этом обеде произойдет какой-нибудь скандал?
– Понятия не имею.
На пути к «Мак-Грегорсу» Байш выложил мне все, что ему удалось узнать о циклистках.
– Это не культ. У них нет религиозной привязки. Кажется, впервые они заявили о себе еще до Освобождения, – тараторил мой заместитель, сверяясь со своими записями. – Хотя есть кое-какие связи с движением за свободу выбора, Висконсинским университетом и музеем Современного Искусства.
– Что?
– Они называют своих предводительниц наставницами. Похоже, их философия представляет собой смесь радикального феминизма с лозунгами защитников окружающей среды восьмидесятых годов. Они вегетарианки и не склонны к юмору.