Де Бюсси и инфанта
Шрифт:
Чеховский сидел в конце длинного стола и что-то меланхолично пережёвывал. Не обращая внимания на реплику шута, ему сердито выговаривала неприятная женщина с младенцем на руках. Понятно, освятив в церкви законный брак и родив ребёнка, она сочла, что может творить с мужем всё, что заблагорассудится. Да и бегство из Лувра, самого желанного местожительства в стране, на юг к бунтовщикам, в полную неизвестность… Бедолага даже голову не поднял, осыпаемый градом упрёков.
Напротив Шико потягивал винцо гвардеец, прошлой ночью запустивший меня во дворец. За отдельным, самым тёмным столом сгрудились трое
Есть не хотелось совершенно после ночного пира, но я решил выяснить, какого чёрта сюда припёрся мой бывший друг, похоже, намеревающийся составить мне компанию по пути к гугенотам, для чего пришлось занять место за столом. Молодцы Ногтева, напротив, шумно затребовали мяса и хлеба, эти слова они уже выучили.
– Вижу, наш Ежи прихватил дворянский эскорт. Чувствует себя особой королевской крови?
– Запросто! – со смешком проскрипел Шико. – Сейчас во Франции и так слишком много королей и герцогов. Одним больше, одним меньше, какая к дьяволу разница?
– Позвольте представиться, ваша светлость, – гвардеец разговаривал куда учтивее. – Барон Роже де Фуа.
– Тоже дезертируете в Гасконь?
Молодой человек благородной, но несколько блеклой наружности печально кивнул.
– Королевская служба была не в тягость, пока надо мной не поставили герцога д’Эпернона, королевского миньона, главного любимчика Генриха и главного самодура.
Претензии его были не столь убедительны. Дикие нравы Лувра с бесконечными оргиями, гетеро- и однополым развратом, кровосмешением, пьянством, заговорами, предательством, убийствами, сифилисом и прочими прелестями придворной жизни были широко известны. Скорее поверю – барон счёл, что терпит превратности дворцовой службы, не имея особых перспектив при слабом и неблагодарном короле. Зарабатывать титулы в монаршей постели он был не склонен. Католик, поэтому в свите принца Конде ему делать нечего. Круг гиззаров, приближённых к герцогу, узок и замкнут. Значит – путь ему к веротерпимому и гибкому Наварре.
Понятно. А Шико?
Он предпочёл объясниться в пути, предложив отстать.
– Расскажи сначала, что творится у Наварры. Он метит на парижский престол?
Я зябко поёжился. Мы ещё слишком мало отъехали на юг, чтобы потеплело хоть чуть-чуть.
– Все, кто имеет хоть какие-то шансы на трон, о нём мечтает. Поверь, Шико, если бы в тебе плескалось хоть полкружки благородной крови, ты бы тоже сколачивал армию и доказывал своё происхождение напрямую от Юлия Цезаря или даже Иисуса. Генрих полон надежд и амбиций, но, похоже, его примиренческая позиция между католиками и гугенотами сегодня не самая выгодная. Жители Франции предпочитают крайности – или одних, или других.
– Правильно! Потому что миротворцем и вождём для всей Франции может быть только один человек – законный король. Если он выпустит из тюрем бунтовщиков, помилует Наварру и его сторонников, а заодно уговорит гиззаров придержать лошадей, в стране наступит мир.
– Вряд ли надолго.
– Конечно! – беззаботно согласился мой собеседник.
– Но пока мира нет, идёт война. Ты – человек
– Чтобы передать предложение о мире Наварре и принцу Конде. И отправился бы без тебя, в компании Чеховского с его сварливой мадам. Чего задержался? Пока нет перемирия, Париж для тебя – мышеловка. Вижу, развлекался. Вон какой гузак на лбу – что лошадь копытом заехала.
Для одного дня слишком много вопросов на мою разбитую голову. Что-то не вяжется. Если Генрих созрел до очередного перемирия, зачем посылать убийц ко мне домой?
Рассказ об утреннем поединке, где я скромно умолчал о роли русских молодцов, вызвал у Шико приступ смеха.
– Ваша светлость изволила здорово уменьшить шансы на мир. Король будет в ярости, потеряв от руки сторонника гугенотов двух своих самых нежных друзей. А ты стареешь, если в поединке позволяешь заехать себе сапогом по физиономии. На ближайшем привале возобновим упражнения.
– То есть объяснения, почему наш миролюбивый Генрих решил убить приближённого Наварры и одновременно предложить гугенотам мир, у тебя нет.
– Нет, потому что миньоны, а оба тебя терпеть не могут, похоже, думали воспользоваться случаем. Охоту за твоей головой никто не отменял. Дурацкая случайность, не находишь?
Шико с показным равнодушием грыз соломинку. Я сам был готов пристрелить его из арбалета. Он часто рискует шкурой, но при этом к её целостности относится ревностно. Мою ему, естественно, ничуть не жаль.
На следующий день я отсёк Чеховского от двуколки с его благоверной и дитём. В воровато-настороженных глазках эскулапа мелькнул намёк на благодарность. Он был рад любому поводу хоть на минуту избавиться от супружеских нравоучений.
– Зато она из Лотарингии, как и королева, – утешил я его израненную душу.
– Лотарингия рождает не одних только королев, ваша светлость.
– Не ропщи на судьбу, Ежи. Сидел бы сейчас в Лодзи и еле сводил концы с концами.
– Ваша правда, сеньор. Простите, что однажды я позволил себе забыть, кому обязан…
– Не однажды. Ты предавал и доносил минимум полдюжины раз. Поэтому закрою тебе пасть навсегда при первом же подозрении. Даже если не виноват. Хоть и жаль оставлять вдовой столь энергичную даму из Лотарингии.
– Я понял, ваша светлость. Давно понял и осознал. Располагайте мной!
– Для начала расскажи мне всё, что знаешь о…
Я на миг запнулся, потом спросил его о паре дворян, к побоищу на улице Антуаз никакого отношения не имеющих. Услышал про их недомогания, жён, любовниц и долги. Длинноносый пройдоха знал о пациентах куда больше положенного врачу, а про врачебную тайну слыхом не слыхивал. Тем более на меня рассчитывал и боялся.
– Барон де Ливаро?
Чеховский словно уксуса хлебнул.
– Если позволите так выразиться, он – мерзейшая личность. Как и его кузен. У обоих французская болезнь, печень слабая, особенно у д’Ампуи, тот всё время запудривал желтизну на лице…
Когда я видел его рожу в последний раз, она была скорее бледная, чем жёлтая. У покойников редко бывает здоровый цвет лица.
– …А у де Ливаро слабое сердце, одышка. Вчера в обед они собрались уезжать из Лувра, д’Ампуи меня затребовал, наказал приготовить для кузена сердечный отвар.