De Profundis
Шрифт:
Она всякий раз выбирала одного и того же виртуального партнера, английского актера, который играл непростых мужчин с избытком нейронов и, стало быть, не лишен был сексапильности. Ему было за пятьдесят, и выглядел он на все свои, потому что был одним из тех, кто отказывался от благ омолаживающей медицины. По крайней мере, пока у него была работа. Он любил ее долго, предвосхищая каждое ее желание. Спереди, сзади, сидя, лежа, в разном темпе. В какой-то момент он замер в ней, как она хотела, и Роксанна неистово кончила. Но испытанное наслаждение было печальным и горьким, и ей не хотелось показать этого аватару столь проницательного британского актера, на чьем лице уже появилось сочувственное выражение. Он тотчас вышел и лег рядом с ней, глядя на нее своими прекрасными глазами ездовой собаки, теперь непроницаемыми. Роксанне это не понравилось. Она зажмурилась и сделала вид, будто спит. Проснулась она разочарованная, еще более несчастная и одинокая, чем когда пришла. Она выкинула свой заработок за два месяца на это развлечение, нисколько ее не порадовавшее. Она еще час подергалась на танцполе, потом вернулась домой и легла, скорчившись,
Назавтра отключили электричество на целых три дня. Первый день прошел относительно спокойно. Люди давно привыкли к отключениям, ставшим необходимыми из-за нехватки энергии. Но вечером, вскоре после восьми часов, недовольные высыпали на улицы, выкрикивая свой гнев и круша все, что попадалось, – машины, витрины, да и головы прохожих, имевших несчастье встретиться им на пути. Повсюду вспыхивали пожары. Роксанна и Стелла заперлись в квартире; они наблюдали в окно за оравой молодых парней, лупивших трех человек, очевидно, бомжей, судя по их лохмотьям и туго набитым пластиковым мешкам. Роксанна узнала среди них старика, которого часто встречала на площади Пти-Саблон. Он играл там на скрипке, а рядом с ним спала маленькая собачка. Роксанна иногда останавливалась послушать его; в репертуаре были ностальгические вальсы, инструментальные версии французских песен былых времен. Парни били старика его же инструментом. Собачки нигде не было видно.
Стелла смотрела на эту сцену без всяких видимых эмоций. И было даже ужаснее видеть невозмутимого ребенка перед этим зрелищем, чем само зрелище. Роксанна бесцеремонно отстранила Стеллу от окна и велела ей идти спать. На следующий день разгул насилия в городе продолжился, и, не в пример тому, что происходило обычно, дневной свет, казалось, усилил ярость жителей. Роксанна отменила две «деловые» встречи и упросила Мехди посидеть дома. У нее кончились сигареты, и она решилась выйти посмотреть, открыт ли маленький магазинчик на углу. Надежды не было, но, сидя взаперти, она буквально лезла на стенку. На лестничной площадке этажом ниже стояла мадам Поэлар в стареньком халате, неподвижная, свесив руки и глядя пустыми глазами. Она бормотала что-то бессмысленное, обращаясь к кому-то невидимому: «Если увидишь его, скажи, чтобы возвращался пораньше…» Роксанна спросила, как она себя чувствует, не дождавшись ответа, отвела ее домой и усадила в кресло у окна. До сих пор старушка была более-менее в своем уме. Очевидно, события ускорили старческую деменцию в ее усталом мозгу.
На улице стоял сильный запах гари; густой дым поднимался над крышами откуда-то с площади Саблон. Магазинчик был закрыт, как Роксанна и ожидала. На паперти церкви Нотр-Дам собралась толпа. Скученные фигуры выглядели спокойными, стояли, сгорбившись, и смотрели все в одну сторону, как смотрят шахтеры на своих собратьев, жертв взрыва рудничного газа, на картинах Константина Менье [9] . Среди них были жители квартала, но они казались неузнаваемыми, словно их исказило представшее зрелище. Роксанна подошла к группе и обнаружила объект их внимания: к церковным воротам был прибит мальчик, похоже, совсем маленький – лет шести или семи, не больше. Его головка в обрамлении длинных кудрей лежала на щуплой груди. Из пробитых гвоздями рук стекали густые ручейки подсохшей крови. Связанные одна перед другой ноги опирались на маленький помост, приколоченный к воротам. Он выглядел мертвым. Никто не решался к нему прикоснуться. Мужчина и женщина держались за голову, бормоча молитвы. Другая женщина тянула руку к ребенку, к самому его лицу, но ее дрожащие пальцы не смели дотронуться до принесенной в жертву юной плоти. Над воротами, в каменной нише, восседал на троне Бог Отец, бородатый старец, и, поддерживая распятого Сына, являл свой образ миру.
9
Константин Менье (1831–1905) – бельгийский скульптор и художник, представитель реалистического направления в искусстве.
Плач и стоны поднимались от толпы, но все стояли неподвижно, словно парализованные. Казалось, какой-то болевой транс овладел этими людьми, погрузив их в состояние измененного сознания, которое могло длиться вечность. Как будто режиссер-извращенец накачал своих актеров наркотиками, позволив тем самым вынести зрелище этого распятого ребенка, чтобы явить захватывающую живую картину. Уже и на Роксанну начинало действовать это остановившееся время, этот ужас, разделенный в летаргии. Она присоединилась к другим «плакальщикам» и тоже играла роль в этом ремейке средневековой мистерии. Вообще-то она никак не могла поверить в реальность этой сцены; это была иллюзия, фикция, и это вскоре подтвердится, думала она, когда ребенок поднимет голову и улыбнется статистам вокруг. Тишину разорвал крик. Одна из женщин упала. Жуткие чары рухнули; молодой человек пощупал шею мальчика и обернулся к остальным: ребенок мертв. Гвозди вытащили, и снова мозг Роксанны отказался видеть в этом что-либо иное, кроме оригинальной театральной версии снятия с креста. Но когда ребенка положили на землю и она увидела его, лежащего в своих одежках уличного мальчишки, в брюках «Найк», слишком широких для его тонких ножек, в стареньких кроссовках с дырявыми подметками, к горлу подкатила тошнота, она отошла, и ее вырвало на ступеньки утренними хлопьями. Потом она попросила сигарету у какого-то мужчины, который закуривал на другой стороне площади, и выкурила ее до фильтра, вдыхая каждую затяжку так, будто курила в последний раз в жизни; возможно, в конце концов, так оно и было.
Вернувшись в квартиру, она застала там сидевшую на диване мадам Поэлар. Длинные седые волосы, которые она всегда стягивала в узел на затылке, были рассыпаны по
– Я не желаю больше видеть вас у себя, ясно? Если вам кто-то нужен, позовите вашего дурака сына, а меня оставьте в покое!
Старая карга смотрела на Роксанну со злобной ухмылкой, словно говоря: «Я еще вернусь. Кричи сколько хочешь, а я вернусь!» Роксанна подумала, не позвонить ли самой ее сыну теперь, когда у старухи съехала крыша… Юбер был лицемером и подхалимом, и Роксанна подозревала, что он завязан с сектой Всадников. Он работал в Министерстве внутренних дел, перебирал бумажки, жил один на другом конце города и мать навещал редко. Она сняла трубку допотопного стационарного телефона, но тотчас повесила. Там будет видно. Однако ей больше не представилось случая позаботиться о судьбе мадам Поэлар. За нее это сделали другие.
Подтыкая Стелле одеяло, Роксанна вдруг замирает. С лестничной клетки доносятся крики. Треск выламываемой двери. Снова крики, грохот. Роксанна поднимает Стеллу с постели, гасит свечу на ночном столике, зажигает фонарь и, приложив палец к губам, призывает малышку к молчанию. Обе направляются в ванную. Роксанна берет длинную палку с крюком на конце, цепляет вделанное в потолок кольцо и тянет. Открывается люк, к которому подвешена раскладная лестница, она разворачивается и опускается до пола. Этажом ниже несколько раз слышится характерный визг мадам Поэлар. Снова грохот, падает мебель, бьется посуда. Роксанна подсаживает Стеллу первой, лезет следом, убирает лестницу, закрывает люк и гасит фонарь. Они сидят, пригнувшись, на полу в полной темноте.
Роксанна замечает, что Стелла шумно дышит и слегка дрожит. Одной рукой она обнимает девочку за плечи, та чуть сжимается. Это их первый физический контакт, если не считать «нордического» рукопожатия на похоронах. Роксанна остается в этой защищающей позе, скорее чтобы успокоить себя. Они вздрагивают от выстрела, следом слышится треск и тяжелый топот в квартире. Внезапно – тишина. Роксанна и Стелла не дышат. Люди внизу обшаривают квартиру, как будто знают, что искать. Голос говорит: «Ломай пол!» Запас лекарств спрятан рядом, в нескольких сантиметрах от Стеллы и Роксанны. Открыть бы люк и сбросить его в ванную, тогда они бы, может быть, остановились, а не то будут искать дальше, пока не найдут их. А если найдут, эти типы точно с ними расправятся, она это чувствует. Она это знает. Какой-то голос внутри ясно ей это говорит. Ее рука по-прежнему обвивает плечики Стеллы, которая больше не дрожит, даже не вздрагивает, она неподвижна как статуя, и ее присутствие не дает никакой поддержки, никакой надежды. Парни внизу устроили настоящий разгром, то же, что сделали у мадам Поэлар, если судить по шуму. Но шаги приближаются к ванной, медленно, неотвратимо. Роксанна не помнит, не забыла ли палку с крюком внизу. Если так, то им крышка. Тип стоит прямо под ними, он неподвижен. Видимо, прислушивается. Принюхивается, чувствует страх, сочащийся сквозь потолок; сейчас он поймет… Но тот, кто уже говорил, кричит из гостиной: «Сваливаем!» Они уходят. Роксанна и Стелла сидят неподвижно еще несколько минут, потом выбираются из тайника.
У Роксанны подкашиваются ноги, кружится голова. Она опускается на диван. Стелла садится рядом и кладет головку ей на грудь. У Роксанны набухает ком в горле. Огромный вздох застрял в трахее. Он раздувается, ей больно, сейчас он прорвется. Рука девочки обвивает талию Роксанны. И ком прорывается хриплым, шумным выдохом. Стелла поднимает глаза и видит, как текут по щекам матери слезы.
Живы и невредимы, обе. Они ушли. Опасности больше нет. Пока. Потому что опасность везде, все время, она здесь. Все не так, как в доме ее отца. Там было надежно, по всем признакам безопасно, люди говорили друг с другом вежливо, спокойно. «Добрый день, Александр, хорошо отдохнули в Исландии?» – «Да, спасибо, мадам Дювоскель, это было изумительно, а вы как полечились в Кибероне [10] ?» Но за этой вежливостью крылось напряжение. Хорошие дни подходили к концу, до него было рукой подать. Стелла это знала. Отец, до того как заболел, знать не хотел. Все продолжали жить, покупать машины, одежду, телефоны, компьютеры, как будто это было навечно. Эта женщина рядом с ней на диване не отдыхает в Исландии, не лечится на курортах, у нее даже нет машины. Ей сказали, что эта женщина – ее мать. И сейчас ее мать плачет. Она, Стелла, никогда не плачет. Она не умеет плакать. А иногда хотела бы. Похоже, многим этого хочется. Но не выходит. Она смотрит на эту плачущую женщину, ее мать, и не знает, что думать. Она понимает, что надо что-то сказать. Но что? Стелла никогда не находит нужных, верных слов. Язык – такое бедное, такое убогое средство общения. И она только крепче сжимает бедра Роксанны и снова опускает голову ей на грудь.
10
Киберон – полуостров в южной части Бретани (Франция), где находятся известные курорты и центры талассотерапии.