Де Рибас
Шрифт:
Рибас знал и о его болезни, и о возвращении, но хотел явиться к своему бывшему командиру, когда тому станет лучше – не довелось. В день похорон он выехал, чтобы проститься с человеком, который осчастливил его почти десятилетней дружбой, но улицы так запрудил народ, экипажи, что адмирал отправился к Невскому монастырю, где дождался гроба с телом и обнажил голову. Публика, чтобы взглянуть на гроб Суворова, вылезала даже на крыши. Это были невиданные похороны, несмотря на то, что Павел распорядился отрядить на них не лейб-гвардию, а два гарнизонных батальона.
Бывший
– Поздравьте генерала, – сказала Ольга Рибасу. – Он назначен командиром Преображенского полка.
Это сообщение насторожило. Преображенцы – наиболее преданный Павлу полк. Почему их командир в салоне графини – опальной сестры бывшего опального фаворита? Талызин после рибасовых поздравлений сказал:
– В моем полку я не допущу таких случаев, как со штаб-капитаном Кирпичниковым.
В этих словах слышался явный вызов императору, произнесенный при свидетелях. Но кто они? Общество картинно расположилось в креслах. Актриса Шевалье рассказывала, как во время похорон Суворова не могла проехать к дому Кутайсова на Мойке и ей пришлось заехать к Никите Панину. Офицер-преображенец прочитал четверостишие из Державина на смерть Суворова:
Что ты заводишь песню военнуФлейте подобно, милый снегирь?С кем ты пойдешь войной на Гиену?Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?Подали кофе. Рибас чувствовал себя скованно, хотя не подавал вида. Но в самом деле: актриса Шевалье была коротко знакома и с наперсником Павла Кутайсовым и с ненавистником Павла Никитой Паниным! Офицер-преображенец читал стихи, в которых опальный Суворов не имел замены в государстве. Графиня Ольга, видно заметившая скованность адмирала, вдруг сказала громко:
– Адмирал, до вашего прихода мы говорили о вас и все выражали искреннее сочувствие вашему положению.
– Благодарю, – ответил Рибас.
О чем бы не говорили гости графини – о плохих концертах, даваемых по воскресеньям от дирекции Каменного театра, о березах, которые с зимы высаживали в два ряда на Невской перспективе от Полицейского моста до Литовского, и каждое деревце обошлось в пятнадцать рублей – разговор неизменно сворачивал на царствующего императора. Здесь откровенно смеялись над ним, не считаясь с присутствием адмирала – человеком новым в их кружке. Рибас услыхал иной вариант стиха, посвященного спуску на воду фрегата «Благодать»: «Все противится уроду: благодать не лезет в воду!». И конечно же, под уродом ясно разумелся Павел. Актриса Шевалье с чувством прочитала разговор двух петербуржцев:
– Не все хвали царей дела.– Что ж глупого произвелаНа свет Екатерина?– Сына!Графиня
– Тот, о ком я гадаю на кофейной гуще, в следующем году умрет!
– Ах, долго ждать! – безапелляционно заявила графиня, а на расспросы: кого же она загадала, ответила: – Теперь любое предсказание опасно. Прорицатель Авель нагадал, что императора ждет скорая кончина, и посажен в тюремный замок.
Когда гости стали разъезжаться из гостеприимного дома, графиня сделала Рибасу знак, чтобы он задержался, и первое, что услышал от нее адмирал, были слова, произнесенные тридцатипятилетней хозяйкой салона с особым чувством доверия и нежности:
– Я так рада, что и вы участник заговора!
Рибас не знал, что ответить, а Ольга продолжала:
– Жаль, что вы не успели тесно сойтись с милым Витвортом.
– С английским посланником?
– Да. Его выслали из Петербурга. Но должна вам сказать, что английский кабинет по-прежнему заинтересован в нашем с вами общем деле.
«В нашем с вами. Любопытно».
– Генерал-губернатор вас весьма хвалит.
«Пален поступает опрометчиво».
– Адмирал, – продолжала Ольга, – английская казна открыта нам, но с отъездом Витворта все усложнилось. Я так надеюсь на приезд брата Дмитрия. При покойной императрице он был бригадиром и не занимался политикой. Император Павел не имеет к нему никаких претензий. Поэтому Дмитрий привезет в столицу не только вести от Платона и Валериана, но и деньги. Мы боимся, что на имения, где теперь живут братья, будет наложен арест. Английских денег придется ждать неизвестно сколько, а для задуманного нам нужны будут средства немалые. Да вот и теперь я вручаю вам шкатулку с пятьюдесятью тысячами.
– Мне?
– Генерал-губернатор просил доставить эту сумму к нему домой сегодня же.
– Графиня, я выполню вашу просьбу, – сказал Рибас, а Ольга протянула ему обе руки, адмирал целовал их, потом ему была вручена шкатулка, и визит закончился восторженным восклицанием графини:
– Это чудесно, что вы с нами в заговоре!
Пален жил у Полицейского моста, и Рибас ехал к нему с пятьюдесятью тысячами и проклинал Петра Алексеевича за то, что в таком опасном деле замешана женщина. Не успел он подняться во второй этаж генерал-губернаторского дома и войти к Палену в кабинет, передать деньги как граф, ставящий шкатулку в секретер, выглянул в раскрытое окно, переменился в лице и воскликнул:
– У моего подъезда карета из дворца! Пройдите в соседнюю комнату – мне сейчас доложат, кто приехал.
Рибас прошел в курительную, оставив дверь полуоткрытой. Из-за портьеры он мог видеть часть кабинета. Пален не дождался доклада адъютанта, потому что в кабинет, грохоча сапогами, бряцая шпорами, вошел красномундирный офицер и объявил:
– Я – фельдъегерь его императорского величества. Ваше превосходительство, мне вменено в обязанность привезти во дворец человека, который только что приехал к вам.