Дебил с дубинкой
Шрифт:
Доктор окончательно уверился, что зря передал мне трубку.
— Молодой человек, ну какие волхвы? Не верьте всем этим шарлатанам, которые варят из цветочков непонятную дрянь.
— Доктор, речь идет про клан Шэн из поднебесной империи Мин. И срывают они свои цветочки в разных аномалиях. Вы ведь наверняка слышали о них? А название, просто для конспирации. Мало ли кто прослушивает телефон в этот момент?
— У вас есть зелье от клана Шэн?
— Через двадцать минут больше не будет. Видите ли мне посчастливилось приобрести один флакон через подпольный аукцион еще будучи в Париже. Согласитесь,
— Да уж. Странный у вас организм. То есть помощь целителя вам не поможет?
— Только не тогда, когда повреждены нервы на позвоночнике. Есть некий предел, после которого человек не сможет вытерпеть боль.
— Понятно. Тогда я лично принесу вам флакон и помогу вам ее выпить. Только у меня одна просьба. Можно ли оставить мне тару после употребления зелья?
— Доктор, но вы же знаете, что это вам не поможет. Многие пытались, но никто не смог разгадать формулу их зелий. А если Минцы узнают про это, то несдобровать, ни мне, ни вам.
— Хорошо. Простите, вы все правильно сказали.
Через минут пятнадцать, доктор вернулся с лабораторной пробиркой в руке, в которой был отменный малиновый сок, заряженный чистой маной из моего источника.
Я изначально не очень желал, чтобы про мою высокую регенерацию кто-нибудь знал, хоть и не получиться скрывать это вечно. Именно поэтому я хранил по всему дому такие обманки, и даже мои слуги думали, что это действительно чудодейственные зелья из империи Мин.
В тот же день вечером пройдя еще одно рентген обследование позвоночника, я был переведен в обычную палату, правда вновь лежа на животе. Моими первыми посетителями, естественно, были Николай и Илья, капитан моей гвардии и главный аналитик.
— Мы подвели вас господин, — синхронно проорали они на всю палату и упали на колени.
— Николай тупица. Ему по долгу службы положено иметь стальную бошку. Но ты то куда Илья? Подвели вы меня, или же сделали все по плану, должны знать только свои. А вы в больнице, где полно чужих ушей. Вот скажи мне Илья, ты проверял этот кабинет перед тем, как падать на колени и делать необоснованные заявления?
— Нет господин.
— Тогда заканчивайте с балаганом, и начинайте думать задницей, что находится над головой. Для начала Илья, если ты не в курсе, у нас тут необъявленная война. Вали нах… отсюда в свой подвал, и чтобы я больше тебя не видел. Ты мне ухо принес?
Мой аналитик достал из кармана маленький кейс, в котором находился очень маленький наушник для телефона, и взглядом получив разрешение установил ее мне в ухо. Устройство работало через сложную шифровку, и подслушать ее могли только очень умелые люди, да и то после долгой предварительной подготовки.
— Вали домой. Все отчеты будешь шептать на ухо из защищенного места. Теперь перейдем к тебе Николай.
На парня не было лица. Он был белее мела.
— Почему вы не успели на подмогу? Все ведь было рассчитано посекундно.
— Господин машины стояли в гараже на старте, и с зачисткой все шло гладко. Там был маг земли, но мы бы смогли его заблокировать на время, пока к вам прибыла бы помощь. Но Морозовы нас окружили и приказали сразу же бросить оружие и стоят смирно до выяснения обстоятельств,
— Твое мнение? Почему гвардия Морозовых была так близка к нашему району?
— Скорее всего они работали не во вред нам, а наоборот. Просто не скоординировались с нами, из-за чего мы и потеряли время. С наемниками и со слугами Оболенских не церемонились как с нами, и жестко вязали.
— Короче хотели как лучше, а получилось, как всегда. Меня тут охраняют?
— Господин, в четырехстах метрах отсюда расположена рота бойцов, но к самому госпиталю не позволили приблизится. Вроде как каждый здешний больной под гарантией безопасности от княжеского рода Гагариных, как и от министерства охотников.
— Понятно. В любом случае, держи парней наготове, пока меня не выпишут. Илья знает, как проконтролировать похороны парней и пенсию для их семей, но на всякий случай ты тоже проконтролируй, и в случае чего дай знать.
— Будет сделано господин. Выздоравливайте.
После ухода моих слуг, я еще несколько часов слушал отчеты от Ильи через наушник, лишь иногда задавая короткие уточняющие вопросы. Ужасная боль в позвоночнике не давала нормально сконцентрироваться, так что частенько приходилось приказывать повторить последние несколько предложений.
Но это не продлилось долго, так как кроме боли в теле, меня мучала еще и совесть и, если честно, я слегка запутался в себе. Не просто так я решил несмотря ни на что так лихо напасть на врага, прекрасно зная, что это невероятно опасно. Хоть глубоко внутри меня и мучала совесть, и я старался даже не думать об этом “громко”, но врать себе тоже не самое умное дело.
А секрет на самом деле прост как три копейки. Передо мной был почти непреодолимый враг для шестнадцатилетнего подростка. Я возвращался с удачной охоты и был сильно уставшим. Дрался как самый настоящий дебил, не щадя своей жизни и впереди своей гвардии. Короче все указывало на то, что умри я в том бою, и моя ставка с богами сыграла бы. Я в тот момент неосознанно крутил в голове все нюансы нашей сделки, и по всему выходило, что я бы победил и улетел бы в отпуск, умри в тот момент.
Почему же меня мучала совесть, и я не хотел сознаваться самому себе в этом? Из-за Волковых. Вернее, это тоже ложь. Я переживал только из-за одной конкретной женщины из этого рода, а именно Марианны Волковой, моей матери. Я бы поступил как эгоистичный ублюдок, имея все возможности оставить отнятую жизнь и по факту поруганную честь этой женщины неотомщенной, да еще прервав своей смертью ее род, что как я знал из местной религии, неслабо скажется на ее посмертии.
Вернее, я бы не поступил, а я именно что поступил как эгоист, и прямо сейчас у меня очень сильно болела … душа? Честь? Совесть? Вам когда-нибудь было стыдно перед самым собой? Почему-то перед глазами приходили образы любящих глаз матери и строгий взгляд моего отца из моего прошлого мира. Образно говоря, наследник герцога Найак был обязан вымолвить слово «честь» раньше слов «мама» или «папа». Как бы мой отец не любил меня и не баловал, но в вопросах благородства в моем характере он был неумолим, и я больше всего боялся именно такого его взгляда, который приходил перед моими глазами, как только я закрывал глаза лежа в палате.