Дед и внук

Никитин Николай Николаевич

"Ах ты, щека скоблена...
– подумал дед.
– Чего ты понимаешь?" Он сорвал с дровней свою торбу и молча отошел в сторону. Возчик посмотрел на деда с недоумением, потом присел на задок дровней, подтянул вожжи и, выругавшись, стегнул лошадь. Дровни быстро покатились. А дед остался на мостках. Ему встречались девушки в маленьких шляпочках набекрень, напоминавших птичьи гнезда, или повязанные как-то по-особенному тонкими пестрыми платочками. Их широкие спортивные фланелевые шаровары, выпущенные из-под юбок и засунутые то в калоши, то в валенки, смущали старика.

–

Татарки, что ли, - бормотал он, и новые тревоги овладевали им.
– Ну как тут? Поневоле свертишься!

На длинной, бесконечной улице снег был вытоптан и вычищен почти до асфальта. По асфальту, скрежеща гусеницами, неслись танки с открытыми люками. Около исполкома они нарочно крутились волчком и затем, развернувшись, лихо, с ревом мчались дальше. Из люков, улыбаясь, выглядывали танкисты-приемщики. Дымили, как самовары, газогенераторные грузовики. У большого здания суетилась толпа и тянулось несколько очередей к кассам. В ларьке, рядом с кассами, торговали пивом. Люди рвались к пиву с ведрами.

– Ребята, что это народ собравшись?
– спросил дед одного из мальчишек.

Мальчишка покосился на него и заорал:

– Самосаду, самосаду...

– Тут баня, дедушка, - ответили старику.

Из бани вышел мужчина и тоже крикнул:

– Желающие дезинфекцию, давай направо в камеру!

Банная очередь мгновенно заволновалась, все сразу спуталось, все зашумели и кинулись в стороны.

Нет, никак дед не узнавал своего старого города Хлынова. Дед свернул поскорее в переулок, к занесенным сугробами палисадникам, к одноэтажным домишкам, где еще сохранились огороды.

Часа через полтора, когда уже в домах зажглись огни, дед добрался до завода, и как раз в это время над крышей заводоуправления пронесся звенящий звук самолета.

Дед полюбовался самолетом, потом ткнулся в первую попавшуюся ему на пути дверь. Сперва он без толку слонялся по коридору, объясняя каждому встречному служащему, зачем он пришел и кого ищет. Его отсылали из одного места в другое, и наконец он попал туда, куда нужно.

За письменным столом сидела машинистка в нарядном капоре. Возле нее, у маленького столика, разбирал какие-то ведомости паренек в суконной старинной шубе с потертым воротником. Лицо у паренька было очень молодое, однако эта шуба и рассчитанные движения придавали ему солидность.

Взглянув на дверь, он сказал старику:

– Ну входите, нечего напускать холоду. Вам чего?

Дед снова принялся объяснять, вдаваясь в ненужные подробности, и все боялся, как бы его не прервали или не сказали бы про Пахомку что-нибудь неладное. Но паренек спокойно выслушал старика и потом спросил:

– В каком же цеху, собственно говоря, ваш внук?

– Не знаю, милый...
– Дед улыбнулся, чтобы как-нибудь задобрить человека в шубе.
– Проходил ли он чего-нибудь, я не знаю... Мал еще он. Поди, на черной работе.

– Чернорабочий? Он комсомолец?

– Хохряков он, - ответил старик.
– Хохряковы мы! Из колхоза Хохряки. У нас полколхоза Хохряковых.

– Постой, дедушка. Он маленький, внук-то твой?

– Да, невидной. Растет еще.

– Уж не Пахом ли это?
–

сказал парень, оглянувшись на машинистку.

– Ваш внук блондин?
– вдруг строго спросила машинистка, обернувшись к деду.

Дед не понял ее и оторопел.

– Не думаю, - сказал он.

Человек в шубе улыбнулся и, взглянув в свои листы, пробормотал:

– Ну да... По отчеству Иванович... Рождения тысяча девятьсот двадцать шестого?

– Его года, - прошептал дед.

– Это Пахом!
– сказал человек в шубе.
– Вот что, дедушка, придется тебе обождать...

– Это почему же такое?

– А так... Такие обстоятельства. Так что до утра ты внука не увидишь.

– До утра?..
– Сердце у старика заныло, и он взмолился: - Товарищи, мне в исполком надо, я по артельным делам пришедши. До утра я не могу.

– Иначе, дедушка, не выйдет. Во-первых, твой внук в ночной смене. Во-вторых, к нам сегодня из Москвы прибыла комиссия. И в-третьих, нам сегодня вообще не до того.
– Быстро написав что-то на бумажке, он передал ее деду: - Вот тебе квиток, ступай в тридцать пятый барак. Там на койку Хохрякова ляжешь. Как выйдешь от нас, возьми влево по дороге, а по правую руку увидишь забор. Как до ворот дойдешь, там бараки. Но ты в первые-то не входи. Ты смотри, где канавы роют...

– Канавы?

– Да, трубы там прокладывают. Ты канаву-то перепрыгни, тут и будет. Понял? Найдешь?

– Найду... Спасибо...
– сказал дед и, недовольно покачав головой, вышел из управления.

Деда встретила в бараке молодая уборщица, обметавшая комнату, она приняла от деда записку и молча показала пальцем в угол. Дед осмотрелся, увидал шесть коек, снял торбу, тулуп, присел на койку своего внука, разулся, размотал портянки, развесил их аккуратно на стуле и только что лег, рукой прикрыв глаза от верхнего света, как в комнату ворвался Пахомка.

– Хо-хо!
– закричал Пахомка, увидев старика.
– Дед? Дедушка! Вот здорово!
– И тут же он обернулся к уборщице: - Послушай, Нюрка, пинжака моего не видела? Где мой пинжак?

– А я почем знаю?..
– ответила ему девушка.

– Понимаешь, неудобно мне в тельняшке... Там комиссия прибыла с генералом гвардии... Тихон Семенович говорит: "Неприлично, говорит, тельняшка у тебя... Сбегай быстренько за пинжаком..." Вот я и прибежал.

– Пахомка!
– строго сказал старик.
– Спервоначалу, когда деда встречают, с ним здоровкаются, с ним говорят, да не как-нибудь, а потом уж...

– Дедушка, - перебил его Пахомка.
– Честное слово, я на момент только... за пинжаком. Меня в цеху ждут. Потому тельняшка у меня, сам видишь, какая... От котлов ведь... А тут генерал гвардии... А мне наш инструктор, Тихон Семенович, говорит...

– Затарахтел. Валенки подай мне! Да не там, а в головах. Растяпа...

– Вот, дедушка. Я сейчас должен, дедушка...

– Портянки дай!

– Вот, дедушка. Я должен бежать, потому что...

– Стыдился бы! Столько времени деду не писать. А сам - как бык... Ладно, уж я с тобой управлюсь. Подай мне торбу, хлеб там у меня и сало. Где кипяток у вас?