Дед Снегур и Морозочка
Шрифт:
Девушка замотала головой.
– Свах сказал: у меня нет ни одного шанса удачно пристроиться. Фигура ничего, но грудь маловата, необходимо вшить импланты, лицо прошлогоднее.
От удивления я перестала умываться.
– Что значит «лицо прошлогоднее»?
Клара нахмурилась.
– Двенадцать месяцев назад все бросались на русский тип: нос – картошкой, глаза голубые, щеки чуть впалые, губы пухлые. Сейчас мужчин на Восток потянуло, а я похожа на японку, как топор на дыню, надо чуть сузить веки и округлить овал лица.
– А еще через год жительницы Страны восходящего
– Долго и не надо, – всхлипнула Клара, – свах сказал, что больше двух лет никто не задерживается, главное, успеть родить ребенка, отец на него обязан платить алименты, а на них можно богато жить.
– Отличный план, – буркнула я, – жаль, что ты вышла из моды. Впрочем, наверное, у этого сваха есть знакомый пластический хирург.
– Очень дорого операции стоят, – понуро ответила Клара, – мама меня поколотила, вот я и сижу тут, жду, когда она заснет, боюсь вылезать, снова по морде получу.
В моей душе зашевелилась жалость.
– Ты же не виновата, что родилась с обычным лицом. Зое нужно ругать себя, это она произвела на свет девочку типа Аленушки.
Клара сдернула с крючка полотенце и принялась комкать его в руках.
– Свах меня разругал. Немодная, плохо одета, макияж допотопный, волосы уложены, как у семидесятилетней, ногти короткие, хожу криво, разговариваю глупо, стою крючком. Ни красоты, ни ума, ни обаяния, ни богатства. На какую блесну жениха ловить? Ни единой заманилки нет! Провальный вариант. Мама мне сказала: «Делать нечего, пойдешь замуж за Павла, надо поторопиться, пока он предлагает». Ой, не хочу-у-у!
– Не реви, – зашипела я, – на крик могут твоя мать с братом прийти, и слезами горю не поможешь. Чем тебе Павел плох? Если мечтаешь жить в Москве, то как следует подумай. В Алаеве лучше, чем в столице, воздух чистый, нет напряженного ритма, построите с мужем дом, родите детей.
Клара умоляюще вытянула руки.
– Мне двадцать с небольшим.
– Отличный возраст, – кивнула я.
– Для Алаева я перестарок, – грустно сказала Клара, – приданого у меня нет, красоты тоже.
– Ты очень симпатичная, – покривила я душой.
Девушка горестно вздохнула.
– В Алаеве любят, чтобы женщина была с формами, вот такая, как ты, а у меня сорок шестой размер, вместо груди фига. А в вашей Москве, наоборот, требуются глисты в обмороке, чем тоньше, тем шикарней. Мои объемы слишком большие, а еще в столице нужно иметь сиськи не меньше третьего размера. Я снова в пролете, для Алаева худая, для Москвы толстая, везде уже старая, и в лифчике пусто. Почему я такая страшная уродилась?
По щекам Клары покатились слезы, она принялась размазывать их и поскуливать.
– Но Павел-то вроде готов вести тебя в загс, – напомнила я.
Клара съежилась.
– Павлу скоро шестьдесят, у него три жены умерло, поговаривают, он их работой замучил, сам инвалидность имеет, ему в армии мизинец на левой ноге оторвало, с тех пор он в саду сидит, газеты читает, а баб заставляет
– И мать готова любимую доченьку монстру отдать? – недоверчиво спросила я.
Клара опустила голову.
– У нас иметь в семье незамужнюю девку позор, и с чего ты взяла, что я любимая? Карл – вот кого мамка обожает, он ее надежда, потому что мужик, а с меня толку никакого.
– Создается впечатление, что Россия вступила в двадцать первый век, а ваш город остался в семнадцатом! – возмутилась я.
Клара вновь схватила полотенце.
– Чего ни говори, жизнь не изменить. Судьба мне за Павла идти, он лысый, а из носа у него волосы торчат!
Девушка уткнулась лицом в колени и заплакала. Мне стало жаль ее до такой степени, что заныл желудок. Сама жила под гнетом комплексов, с самого детства ощущала себя толстой, неуклюжей бегемотихой. Уроки физкультуры, для которых требовалось надеть гимнастический купальник, превращались для меня в серьезное испытание. Все одноклассницы щеголяли в симпатичной спортивной одежде, а мне она не подходила по размеру, и мать сшила для меня нечто ужасное из темно-синего ситца. Каждый раз, когда я появлялась в зале, наш учитель физры Виктор Львович мерзко улыбался и говорил:
– Сергеева, ты опять одета не по форме. Где откопала помесь наволочки с кальсонами?
И класс радостно гоготал. После такого выступления у меня пропадали все крошечные спортивные умения, толстые ноги делались неподъемными, руки неловкими, голова гирей тянула вперед. Однажды я сказала маме:
– Пожалуйста, поговори с физруком, пусть он больше надо мной не смеется!
Мать, сосредоточенно накручивавшая волосы на бигуди, сердито ответила:
– Разбирайся сама, не приставай ко мне.
Этого вскользь преподанного урока мне хватило, чтобы понять: я никому не нужна. И лишь выйдя замуж за Гри и начав работать в группе у Чеслава, я стала постепенно избавляться от комплекса неполноценности. Не хочу сказать, что окончательно лишилась мечты превратиться в тростинку и победила страх потерять мужа, но, по крайней мере, перестала ненавидеть себя и даже надеваю джинсы.
– Прекрати плакать, – велела я Кларе, – успокойся. Я попробую тебе помочь.
– Как? – безнадежно спросила девушка. – Отрежешь мне попу и пришьешь ее вместо бюста? Или ты водишь знакомство с олигархом, которому срочно нужна жена? Я умею стирать, гладить, готовить, убирать, делать домашние консервы, шью, вяжу, вышиваю крестиком. Думаешь, у меня есть шанс?
После заявления про вышивание крестиком мне стало Клару жалко до слез. Я внезапно ощутила себя сильным человеком, способным помочь слабому.
– Слушай меня внимательно. Сейчас иди спать, и никому ни слова о нашем разговоре, поняла?
– Ага, – кивнула Клара, – а что будет завтра?
Отличный вопрос!
– Все будет хорошо, – опрометчиво пообещала я.
Девушка встала, схватила меня за плечо и с загоревшейся надеждой в глазах прошептала:
– Это правда?
– Конечно, – легкомысленно заверила я.