Деды
Шрифт:
— О, не судите так, ваше сиятельство, не судите! — возразил ему комендант с некоторым жаром неподдельного, по-видимому, увлечения. — В основании сего лежит идея сообщить в распущенные войска свежую силу, научить всех без изъятия тому, что каждому воину знать надлежит, научить их прежде всего слепо повиноваться и стройно действовать массами, и тогда недреманная бдительность и грозная взыскательность обратятся у нас в натуральную привычку, то это заранее приуготовит наши войска к победе и послужит к наивящей славе отечества! Таково моё искреннее и глубочайшее убеждение, — заключил он, подымаясь с места и берясь за шляпу.
— Куда же
— Не могу и не смею долее: служба, — неуклюже поклонился петербургский комендант, слегка пожимая протянутую ему руку. — Спешу к моему государю исполнить его священную волю и доложить о приезде вашего сиятельства, — пояснил он в заключение и тотчас же откланялся.
— Папушка, что это за урод был у тебя? — спросила у графа вошедшая Лиза, которая из смежной комнаты успела в дверную щель высмотреть гостя в ту минуту, когда он уже удалился.
— Какой урод, мой друг! — с некоторым укором возразил ей отец. — Это здешний комендант, господин Аракчеев, лицо очень близкое к императору.
— Пусть так, но всё-таки он препротивный, — утверждала девушка. — Ужасно мне не понравился, хотя я и одну лишь минуту одним глазком его видела: такое злое и неприятное лицо, и если бы ты знал, как он мне не по сердцу!
— Очень умный и, кажись, весьма обходительный человек, — возразил граф, на которого в глубине души тоже не совсем-то приятное впечатление сделала своеобразная фигура Алексея Андреевича.
Аракчеев сам по себе никогда не был исключительным человеком относительно вельмож и тузов своего времени, даже в начале своей карьеры. Но визит к графу Илие был сделан им «в том рассуждении», что неравно государь при докладе спросит, виделся ли он уже с графом и каково нашёл его. Выслушав донесение Черепова о благополучном прибытии графа Харитонова-Трофимьева, Алексей Андреевич сообразил, что государь в данную минуту находится ещё где-нибудь на верховой прогулке, и нашёл, что его комендантское достоинство не пострадает нимало, если он предварительно доклада воспользуется временем этой прогулки, чтобы заехать на несколько минут в «Демутов трактир» — «оказать честь и решпект» новоприбывшему «почтенному старцу» — давнишнему любимцу государя. «Таковое с моей стороны внимание, вероятно, будет приятно и его величеству, в угождение коему всю жизнь и всё существо моё посвящаю», — заключил своё размышление Аракчеев, отправляясь к графу Харитонову.
Через час по отъезде его из «Демутова трактира» приехал туда в придворной карете дежурный флигель-адъютант и объявил, что государю императору угодно немедленно же принять графа, и потому пускай граф едет, не стесняясь, в чём есть, т. е. в кафтане или в прежнем своём мундире.
Граф Илия спешно оделся, навесил на грудь ордена, жалованные ему ещё Елизаветой и Петром III, прицепил шпагу и поехал во дворец вместе с флигель-адъютантом.
Вечерний приём докладов ещё не кончился у государя, когда граф Илия был введён в приёмную, примыкавшую к кабинету его величества. Здесь с портфелями и папками под мышкой дожидались несколько приближённых лиц, министров и статс-секретарей, которые шёпотом разговаривали между собой, обращая порой боязливые взгляды на запертую дверь кабинета. Из старых знакомцев своих граф Илия заметил здесь гр. Н. И. Салтыкова, гр. Александра Строганова и Льва Нарышкина. Первые два раскланялись с ним молча, но очень вежливо, и по этому поклону можно было заметить, что обоим им несколько неловко в душе за
— Сколько лет, граф!.. сколько лет не видались! — взволнованно и шёпотом говорил он по-французски, горячо пожимая руку Харитонова. — Да, граф! Достойное поведение и честный образ мыслей (верный или неверный — это всё равно, лишь бы честный!), судя по вашему примеру, не всегда пропадают на земле втуне и бесследно!.. Вы снова в нашей среде, после тридцати лет забвения и немилости, и снова такой же, как и были, каким вынуждены были покинуть нас… Вы здесь нужны, граф, а главное — пример ваш нужен, — нужен именно теперь, когда и «время переходчиво», как говорится по-русски, и «люди переменчивы…». Вы один из немногих, которые не переменились.
Граф Илия слушал его с равнодушно-спокойной и грустно-приветливой улыбкой.
— Нет, Лев Александрович, моя песня, кажись, уже спета: стар стал, да и отстал от всего в своей медвежьей берлоге за тридцать лет…
— Что за старость ещё! Полноте! — махнув рукой, перебил его Нарышкин. — Поглядите: Салтыков, Строганов, да и мало ли других, пожалуй, постарше вас будут, а и не думают о старости.
— Большим кораблям большое и плавание, — сказал по-русски граф Харитонов.
— Ну, вы тоже не из мелких судёнышек.
— Молодёжи пора место уступать… Вон сколько здесь молодых… Скажите, пожалуйста, кто такие?
— Новые люди, новые силы, граф, — ещё тише заговорил Нарышкин. — Это вот, у самой двери в его кабинет стоит, Иван Павлович Кутайсов.
— Как?.. Кто такой? — наставив ухо, переспросил Харитонов.
— Кутайсов… Он турецкого происхождения; доселе брил государю бороду, а теперь, если захочет, то так отбреет нашего брата, что ай-ай!.. Сила, большая сила! В аристократы метнул…
— Какими судьбами?
— Не судьбами, а высочайшей волей… Государь изволил прямо высказать, что в России нет аристократии, что здесь только тот аристократ, с кем он говорит, и до тех только пор, пока он говорит с ним.
— Абсолютный монарх был вправе это высказать, — сдержанно заметил Харитонов. — А эти кто такие? — спросил он, указав глазами на группу из трёх-четырёх человек, стоявших в нише у окна.
— Это наша деловая «молодёжь», то есть, конечно, молодёжь относительная. Это вот — статс-секретарь Нелединский-Мелецкий, известный стихотворец, это — граф Ростопчин, а подле него Обольянинов и Плещеев.
Вдруг растворилась дверь из кабинета — все невольно вздрогнули, вытянулись и замолкли. На пороге, опираясь на трость, появился император, за спиной которого виднелась фигура Аракчеева.
— Граф Илия Дмитриевич!.. Пожалуйте, приблизьтесь… Душевно радуюсь видеть вас! — громким голосом и со светлой улыбкой сказал государь, выходя на середину приёмной комнаты и протянув по направлению к графу свою правую руку.
Харитонов-Трофимьев, отдав глубокий поклон, почтительно выступил на три шага вперёд и, прежде чем принять поданную ему руку, хотел было, сообразно этикету того времени, преклонить перед монархом колено, но государь не допустил его до этого и быстрым движением предупредил склонявшегося старика.