Дегтярев
Шрифт:
Дегтярева очень интересовало новое изобретение Браунинга, и он, не задумываясь над тем, сможет или нет исправить повреждение, согласился и стал не спеша разбирать винтовку.
Круг наблюдающих стал тесней. Дегтярев чувствовал на себе взгляды товарищей и понимал, что они подбадривали его, как бы говоря: покажи им. на что способен русский мастер!
Отыскав поломку, Дегтярев уверенно взялся за работу. Быстро исправив повреждение, он ловко собрал винтовку, щелкнул затвором и передал ее Браунингу.
— Карош русский! — закричал
— Не возьму, — сказал Дегтярев и решительно отвел его руку.
Браунинг пожал плечами и, прибавив к пачке еще несколько бумажек, снова постарался вручить их Дегтяреву.
— Скажите ему, — обратился Василий к переводчику, — что я денег не возьму.
Тот с трудом убедил Браунинга положить деньги обратно в карман.
— Что может посоветовать русский мастер? — спросил Браунинг через переводчика.
— Надо крепче приладить штык, а то он соскакивает и мешает прицелу.
Браунинг записал, улыбнулся Дегтяреву и вышел. Вслед ему Дегтярев сказал:
— Забракуют его винтовку.
— Почему? — спросили сразу несколько человек.
— Сложна она, деталей много, от этого они мелкие, непрочные. Работать не будет.
Действительно, винтовку Браунинга забраковали. Она не выдержала положенных испытаний.
Встреча с Браунингом и знакомство с его винтовкой о многом заставили подумать Дегтярева. Он окончательно убедился в том, что заграничное оружие еще очень несовершенно. Ему захотелось изобрести свое русское оружие, которое оказалось бы самым лучшим и самым надежным в мире.
ОКОНЧАНИЕ СЛУЖБЫ
Срок службы Дегтярева в солдатах подходил к концу. Василий нередко задумывался над тем, что будет делать по окончании службы: останется здесь или поедет в Тулу? Ему хотелось осмотреть город, порасспросить: нельзя ли где поблизости снять комнатушку? Но солдат стали содержать еще строже, в город не отпускали. Офицеры старались, чтобы солдаты поменьше знали о событиях, происходивших в России. Однако солдатам удавалось узнавать почти все новости. Провал войны с Японией вызвал среди них глубокое возмущение. Они открыто ругали незадачливых генералов, а втихомолку и все правительство во главе с царем.
Бессмысленную гибель многих тысяч русских солдат и почти всего посланного на восток флота нельзя было ни оправдать, ни простить. Солдаты начинали понимать, что в этом позорном поражении виновато бездарное и насквозь прогнившее самодержавие.
Больше всего их возмущало то, что одной из причин поражения в этой войне был острый недостаток в русских войсках оружия, боеприпасов. Вернувшиеся из-под Мукдена солдаты рассказывали о том, что русские воины нередко сидели в окопах без патронов и, подпустив неприятеля вплотную, бросались в штыки.
Но храбрость солдат не всегда могла спасти отчаянное положение на фронте.
Преступную беспечность царского
В середине января от солдата, вернувшегося из петербургского госпиталя, Дегтярев и его товарищи узнали о кровавой расправе с безоружными демонстрантами на Дворцовой площади.
С каждым днем в казарму проникали все новые и новые слухи об этом преступлении.
На солдат эти известия производили ошеломляющее действие: в мастерской никто не хотел работать, все ходили понурые, мрачные.
— Будучи потомственным рабочим, — рассказывал впоследствии Дегтярев, — я переживал эти события очень болезненно.
Кровавые события 9 января зажгли сердце Дегтярева ярой ненавистью к царю и всему самодержавному строю. Он понял, что на борьбу с царизмом встает мощная сила — революционный трудовой народ.
Чувствовалось, что назревают бурные события. Прокатившаяся по стране весть о революционном восстании на броненосце «Потемкин» не могла не взволновать солдат.
Солдатская служба в то время была унизительной и тяжелой. Многие офицеры отличались грубостью, ругались непристойными словами, а при случае пускали в ход и кулаки.
В роте, где служил Дегтярев, был небольшой, черноглазый и черноусый офицерик, прозванный «Гнусом», от которого солдаты буквально плакали. Гнус придирался ко всему: к оторванной пуговице, к плохо оправленной рубашке, к рябому лицу, к кривым ногам, к смелому взгляду — и при этом обязательно угощал солдата зуботычиной.
Дегтярева спасало то, что он находился в нестроевой команде, где, к счастью, таких «служак» не было.
И все же он с нетерпением ждал того часа, когда, наконец, ему удастся вырваться из гнетущей казарменной атмосферы.
Но вот подошла осень, кончился срок службы. Василий был свободен.
За пять лет, прожитых в Ораниенбауме, ему ни разу не удалось по-настоящему осмотреть город. И сейчас, выйдя из стен казармы, он отправился вдоль улицы, совершенно не думая о том, куда она ведет.
Вскоре Василий подошел к старинному, в осеннем наряде, парку. Долго бродил он по тенистым аллеям, шурша опавшими листьями.
Но вот аллея кончилась, и Василий как зачарованный застыл перед небольшим прудом, в темных водах которого отразился великолепный белокаменный дворец.
Узкой густой аллеей, окаймляющей пруд, Василий подошел поближе к дворцу. Сквозь открытые окна ему хорошо было видно роскошное убранство комнат: гобелены, картины, ковры, множество всевозможного оружия.
Сторож — дряхлый худенький старичок, заметив постороннего наблюдателя, подошел к нему.