Дегустация Индии
Шрифт:
Через много лет, чтобы изгнать британцев из Индии, путем ненасилия пошел Махатма Ганди. И освобожденная страна поместила в центр своего флага Дхармачакру – Колесо Дхармы Ашоки.
– А твои родители совершали индуистские ритуалы? – спрашиваю я Шумита.
– Конечно. Когда они женились, то читали ритуальный текст на санскрите. И когда мама предъявляла папе претензии, он отшучивался, что женат только наполовину, поскольку половину слов священного текста так и не сумел выговорить на бракосочетании. – Отец Шумита был помощником губернатора штата Северная Бенгалия, штата с населением 100 миллионов
– А ты индуистские обряды совершал?
– По субботам папа ходил в храм Богини Кали в Калигхате. Когда он умер, я не стал бриться наголо, как это полагается, потому что у моего соседа, директора Института информационных технологий Гарвардского университета, после похорон отца были проблемы с идентификацией на американской таможне, – говорит Шумит. – После смерти близкого индуисты 11 дней не едят мясо, не употребляют лук или чеснок в пищу и не носят ничего кожаного. После этого все собираются, и сыновья, как продолжатели рода, повторяют за священниками ритуальные тексты. Я, как единственный сын, повторял, думаю, весьма плохо, санскритский текст за одним священником, пока другой читал Гиту... Казалось, что я под гипнозом.
– Почему?
– Это трудно объяснить... Мантры в состоянии полной сосредоточенности и уединения с душой отца действовали как наркотик. В этот момент я осознавал себя индуистом, а отца и сейчас чувствую внутри себя...
Вы, конечно, знаете, или, конечно, не знаете, что все началось с того, что Майе, царевне племени шакьев, приснился сон, будто белый слон вошел в ее лоно справа, доставив невероятное наслаждение. А через десять лунных месяцев в результате этого наслаждения из ее правого бедра на свет появился мальчик. Он немедленно ступил на землю, сделал семь шагов и объявил: «Я величайший и наилучший в мире. Это мое последнее рождение!»
Через неделю царица Майя умерла, а мальчика осмотрел святой отшельник Асита и обнаружил на его теле тридцать два великих признака и восемьдесят малых признаков. Из этих признаков следовало, что, оставшись во дворце, царевич будет вселенским правителем и объединит весь мир; а покинув дворец, выберет путь отшельничества, станет Буддой и научится спасать живые существа от страданий.
Боясь ухода сына, царь шакьев создавал ему сказочные условия: выстроил три дворца – для холодного, для жаркого и для дождливого сезона; велел развести в одном пруду белые лотосы, в другом – красные, в третьем – голубые. Царь пригласил для принца множество певиц и танцовщиц и приказал все время держать над ним белый зонт, защищающий от холода, жары, пыли, грязи и росы. Однако это не привязало Будду Шакьямуни к дворцовой жизни... что было дальше, вы, конечно, знаете, или, конечно, не знаете...
– А ты когда-нибудь думал о переселении душ? – спрашиваю я Шумита.
– Нет, я, хотя и индуист по рождению, все-таки физик по образованию.
– И что оказалось сильней? Смотри, я родилась метиской. Это не означает, что я наполовину православная, наполовину иудейка! Я буддистка, и у меня есть способы прямой идентификации себя как буддистки. А у тебя?
– Понимаю твое стремление найти четкий ответ на вопрос о моем индуизме, но у нас не бывает таких однозначных ответов и определений «в лоб». Точное определение индуизма – это всегда заблуждение...
– Хорошо, пойдем другим путем. Для индуистов священны корова, змея, обезьяна, река Ганг, цветок лотоса...
– Змей я боюсь, Ганг – грязен... Лотос не так часто увидишь в городе... Корова – это, конечно, высокоорганизованное животное, на индийских улицах это одинокий философ с тяжелой думой...
– А русская котлета сделана из одинокого философа или из обычной говядины?
– Не могу ответить на этот вопрос. Джавахарлал Неру писал в книге «Открытие Индии», что индуизм расплывчат, аморфен, многосторонен; каждый понимает его по-своему. Трудно дать ему определение или хотя бы определенно сказать, можно ли назвать его религией в обычном смысле этого слова. От себя могу добавить, что в индуизме нет четких критериев.
– Бардак, короче!
– Так думает человек из западного мира, и священный беспорядок в Индии кажется ему невыносимым и обреченным. А история говорит об обратном. Сегодня Европа дрожит от страха в связи с нашествием ислама, собравшегося положить конец европейской цивилизации; а меж тем Индия, находящаяся века под властью чужестранцев и иноверцев, сохранила свои традиции и обычаи почти без изменений... Ты ищешь европейской определенности во всем, с этим алгоритмом у тебя поедет крыша в первые же дни в Индии.
– Почему?
– Потому что каждый индиец живет в состоянии самопогружения, чуть выше уровня бытия, чтобы по закону Архимеда ему легче было перенести тяжести жизни... Махатма Ганди говорил: «Если бы меня попросили определить индусское вероисповедание, я сказал бы просто: поиски истины ненасильственными средствами...»
Будучи буддисткой, я отчетливо сознаю киплинговское «Запад есть Запад, Восток есть Восток». У меня и буддизм европейский. Я не родилась в нем среди быстрых рек и медленных гор, я пришла к нему сначала умом, а потом уже сердцем из-за неприятия насилия. Православие для меня слишком тоталитарно.
С конца восемнадцатого века европейцы начали переводить индийские священные тексты и не понимать в них ни слова. Увидев, что это не похоже на европейскую философию, они усомнились в том, что это философия. Понятие кармы грубо наделось на понятие рока или фатума, понятие дхармы не прочиталось в принципе, а нирвана была осознана как культ пустоты. В рамках собственного прагматизма европейцы тогда не услышали индуизма; прошли века, пока они не поняли, что спасение человечества придет с Востока.
Я рада, что родилась в 1957 году в СССР и имела возможность примерять к себе модель мира самостоятельно. Ни папа – преподаватель марксистской философии, ни мама – родственница известного раввина, именем которого названа ешива в Бней-Браке, не могли озвучить ничего определенного, кроме того, что надо жить правильно, и все будет хорошо. К шестнадцати годам стало ясно, что духовные полки жизни придется заполнять самостоятельно, а не ухватившись за чей-то подол.
Как в сказке, где звери выбирали хвосты, а заяц прибежал последним, и ему достался самый маленький, я не спешила на совдеповскую религиозную раздачу. Лет в 17 в моем окружении все занялись религиозным эксгибиционизмом. Некоторым, чтобы остановиться, не хватило и последующих тридцати лет.