Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров
Шрифт:
Когда «грешника» выпускали, он исповедовался у священника и должен был карандашом обозначить место на картине Страшного суда, которое ему было бы уготовано в загробной жизни, если бы не бдительность и попечение начальства. Чем-то средневековым веяло и от торжественной церемонии захоронения экспонатов и учебных пособий анатомического театра, устроенной по приказу неугомонного Магницкого. В ней участвовали все профессора, лаборанты и студенты медицинского факультета. Впрочем, начиная с 1817–1818 гг. подобным образом дела обстояли не только в Казанском университете, да и вообще не только с просвещением.
В
Именно поэтому до поры до времени дворянский авангард проявлял себя в нарочитом молодечестве, «гусарстве», нарушении общепринятых норм поведения. В качестве примера такого поведения поэт и ближайший друг А.С. Пушкина и многих декабристов П.А. Вяземский приводил лихачество неких братьев С. В 1806 г., находясь на военной службе, они попали в один из губернских городов, где накануне дня рождения императора то ли выпили, то ли скупили все шампанское как в самом городе, так и в его окрестностях. Тем самым братья поставили в неловкое положение губернское начальство, которому пришлось испрашивать «сверху» специальное разрешение пить здоровье государя не шампанским, как диктовала традиция, а малагою. Конфуз!
Немногим от «подвига» братьев С. отличались коленца, выделываемые, скажем, М.С. Луниным. То он с товарищами за ночь поменял местами вывески на Невском проспекте, то на пари проскакал по улице нагишом. Снимая квартиру с С.М. Волконским, они держали у себя двух медведей и девять собак, наводя ужас на соседей и квартальных надзирателей. Стоило генералу Депрерадовичу рявкнуть при разборе учений: «Штабс-ротмистр Лунин, вы спите?» – как тут же последовал ответ: «Виноват, ваше превосходительство, я спал и видел во сне, что вы бредите».
Замечательный знаток александровской эпохи Ю.М. Лотман давно заметил, что никогда в России не было столько дуэльных историй, как в 1810-х гг. В них участвовали и записные дуэлянты (так называемые бретеры), и люди, не склонные к крайним мерам, в том числе и многие будущие декабристы. Для одних дуэль была очередным проявлением молодечества, «гусарства», для других – вынужденным способом защиты своей чести и достоинства. Необходимо при этом заметить, что эпидемия дуэлей 1810-х гг. являлась протестом против попыток правительства присвоить себе право вмешиваться в частную жизнь дворянина, запретить ему распоряжаться своей судьбой. Посредством дуэли человек защищал свое с таким трудом обретенное «я», отстаивал ценности равенства внутри сословия (перед барьером дворяне равны), выражал собственное отношение к всепроникающему контролю власти, ее деспотизму во всех областях жизни россиян.
После войны 1812 г. и заграничных походов многое начинает меняться внутри дворянского авангарда; его радикальное крыло все более обособляется и, пропитываясь революционными идеями, становится заметным общественно-
Каждый декабрист, безусловно, боролся за свободу народа и свою личную независимость, и в этом смысле являлся свободолюбцем. Но далеко не все свободолюбцы автоматически становились декабристами. И те и другие отстаивали свое право на свободную мысль, не подверженную мелочному контролю, на частную жизнь, выстроенную в соответствии с собственными понятиями и представлениями. Но все же именно декабризм явился верхним этажом общего здания дворянского авангарда. В чем это ощущалось? Денис Давыдов и Лунин, Вяземский и Батеньков, генералы Ермолов и Орлов – не правда ли, все это близкие по взглядам, но отличные по политическим позициям люди; не похожие по готовности бороться до конца, ради отстаивания этих взглядов, выказывающие не одинаковую потребность заявить публично то, что считали нужным. И те и другие были готовы идти до некого предела, вот только предел этот им виделся слишком по-разному.
Первое отличие, которое бросается в глаза, – исключительная общественная активность декабристов, их желание проповедовать, просвещать, ораторствовать в любой аудитории. Конечно, Ермолова или Давыдова тоже трудно назвать молчунами, но они «ворчали», то есть критиковали власть с позиций умеренного Просветительства и традиционной для дворян конца XVIII в. тяги к независимости суждений и действий. Декабристы же, поддерживая тайные планы реформ, обсуждавшиеся в Зимнем дворце, пропагандировали свои убеждения с суровой последовательностью и редким пылом. Подчеркнутая серьезность, прямота суждений, склонность к ораторству и учительству стали нормой поведения, родовыми чертами дворянских революционеров.
Для декабристов, как и для всех свободолюбцев, было характерно обостренное чувство собственного достоинства. Однако первые более последовательно отстаивали новое понимание чести дворянина и долга гражданина. Недаром в их разговорах, письмах, литературных произведениях постоянно упоминаются подвиги высоконравственных героев Древнего Рима и эпизоды защиты республиканского строя Великого Новгорода – символа древнерусской свободы. Может показаться, что дворянские революционеры постоянно читали скучные проповеди, а от их поведения веяло театральными подмостками, ложным классицизмом или проходившим ему на смену доморощенным романтизмом.
Впрочем, почему доморощенного? Декабристы, представлявшие, по словам Ю.М. Лотмана, «особый тип русского человека», были если не детьми, то, во всяком случае, любимыми воспитанниками романтизма. Романтизм же как художественный стиль, а в еще большей степени как образ жизни далеко не прост, прежде всего потому, что деятельно героичен и разочарованно циничен одновременно. Человек дворянского авангарда, строивший свою жизнь в соответствии с требованиями этого стиля, мог следовать за позитивной его составляющей и посвятить себя борьбе с несправедливостью, отсталостью существующих порядков и правил как в частной, так и в общественной жизни.