Декабристы
Шрифт:
Александр Герцен как-то написал, что в своем освобождении Михаил Орлов меньше всего виновен…
Михаил Орлов прожил еще 17 лет. Все эти годы он провел за письменным столом, в деревне. Он работал над проблемой финансов и кредита. Петр Вяземский помогал ему в издании первой части книги «О государственном кредите». Брат его Алексей также помогал в этом. Книга вышла, но была сильно изуродована цензурой. Запретили печатать главы, связанные с социально-политическими проблемами, о связи государственного кредита с общественным прогрессом и политическими свободами. Сняли все страницы
Книга была издана без указания имени автора. Лишь в 1840 году, без сокращений, книга вышла в Лейпциге под заглавием «О государственном кредите. Сочинение русского государственного деятеля». Но и это издание было без указания имени автора.
Михаил Орлов умер 19 марта 1842 года.
Александр Герцен написал в своих воспоминаниях:
«Я его видел с тех пор один раз, ровно через 6 лет. Он угасал. Болезненное выражение, задумчивость и какая-то новая угловатость лица поразили меня; он был печален, чувствовал свое разрушение, знал расстройство дел — и не видел выхода. Месяца через два он умер; кровь свернулась в его жилах.
…В Люцерне есть удивительный памятник: во впадине лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок стрелы; он положил молодецкую голову на лапу, он стонет, его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд, все это задвинуто горами, деревьями, зеленью: прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный зверь.
Раз как-то, долго сидя на скамье против каменного страдальца, я вдруг вспомнил мое последнее посещение Орлова».
Сделаться в узах лучшим, нежели на самой свободе…
В Москве, в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, в фонде 48 (декабристы), под номером 174 хранится папка, на обложке которой значится: «Грибоедов, коллежский асессор, служащий по дипломатическому ведомству при главноуправляющем Грузии».
Это — дело об аресте и допросах писателя и дипломата Александра Сергеевича Грибоедова, подозреваемого в принадлежности к Тайному обществу декабристов.
Однако здесь отсутствуют отдельные письма, которые были приложены к делу. Одни документы сумел уничтожить сам Грибоедов, другие — его друзья и почитатели.
Первым в деле значится документ от 11 февраля 1826 года. Это протокол первого допроса Грибоедова, который вел генерал-лейтенант Левашов. Проставлен номер 224, то есть Грибоедов был 224-м арестантом, допрошенным генералом. (Никита Муравьев, например, был допрошен 72-м по порядку, Пестель — 100-м.)
Как уже сказано, дело содержит не все. Например, не запротоколированы допросы, связанные с комедией Грибоедова «Горе от ума». Следователи, с раскрытой комедией на столе, доказывали ему, что он член Тайного общества. Грибоедов, который помнил свое творение наизусть, опять же с помощью комедии доказывал, что не является членом Тайного общества. Декабрист Завалишин во время следствия находился в одном помещении с Грибоедовым. Он подробно рассказывает об этом в своих воспоминаниях. Следователи особенно возмущались высказываниями
У нас есть общество, и тайные собранья По четвергам. Секретнейший союз…
Они собирали все возможные улики, каждое случайно оброненное слово из письменных показаний других декабристов.
Вот некоторые извлечения из показаний арестованных, подшитые лист за листом в папке дела Грибоедова.
«Он (полковник Артамон Муравьев. — Авт.) вместе с Грибоедовым пришел к Бестужеву-Рюмину с намерением познакомить Грибоедова с братом, Сергеем Муравьевым, как особенно умным человеком… Разговор был общий и не касающийся общества».
Оболенский в письме к государю: «Служащий при генерале Ермолове Грибоедов — он был принят месяца два или три перед 14 декабрем и вскоре потом уехал; посему действия его в обществе совершенно не было».
Трубецкой: «Я знаю только со слов Рылеева, что он принял в члены (Тайного общества. — Авт.) Грибоедова».
Следствие продолжало плести сети обвинения. Учрежденный 17 декабря 1825 года по высочайшему повелению Комитет требует от господина корнета Конной гвардии князя Одоевского ответа: «Коллежский асессор Грибоедов когда и кем был принят в Тайное общество? С кем из членов состоял в особенных сношениях? Что известно ему было о намерениях и действиях общества и какого рода вы имели с ним рассуждения о том?»
Ответ: «Так как я коротко знаю господина Грибоедова, то о нем честь имею донести совершенно положительно, что он ни к какому обществу не принадлежит. Корнет князь Одоевский».
И снова вопрос к поэту К. Рылееву: «Когда и где приняли в Тайное общество коллежского асессора Грибоедова? Что именно сказали ему о целях и средствах общества? Не было ли сделано ему поручения о свидании с кем-либо из членов Южного общества, а также и распространении членов оного в корпусе генерала Ермолова и не имели ли вы от него уведомлений об успехах его действий?»
Ответ: «С Грибоедовым я имел несколько общих разговоров о положении России и делал ему намек о существовании общества, имеющего целью переменить образ правления в России и ввести конституционную монархию; но как он полагал Россию к тому еще неготовою и к тому же неохотно входил в суждение о сем предмете, то я и оставил его.
Поручений ему никаких не было делано, ибо хотя он из намеков моих мог знать о существовании общества, но, не будучи принят мною, совершенно не имел права на доверенность Думы.
Слышал я от Трубецкого, что во время бытности Грибоедова в прошлом году в Киеве некоторые члены Южного общества также старались о принятии его в оное, но не успели в том по тем же причинам, по каким и я принужден был оставить его. Подпрручик Кондратий Рылеев».
Пока продолжается эта длинная, подробная писанина, пока арестованные скрипят гусиными перьями по бумаге, из Петербурга на Кавказ отправляется царский фельдъегерь. Он не имеет права останавливаться, не имеет права медлить. В его сумке важные документы, которые надлежит вручить непосредственно генералу Ермолову. Фельдъегерь везет царский приказ об аресте Грибоедова и немедленной его отправке в Петербург.