Декабристы
Шрифт:
– Вот посмотрите.
Лепарский показал Трубецкой план Петровской тюрьмы. По плану окна не полагались. Снизу стояла подпись: "Быть по сему. Николай".
– Вот так, Екатерина Ивановна, - сказал генерал Лепарский.
– Тут всё выше моей генеральской власти. Только об этом, о том, что видели, очень прошу - молчок.
Не выдали женщины генерала Лепарского. Однако в тот же день в Петербург помчались десятки писем. Жёны декабристов писали родным, знакомым, друзьям, подругам, соседям близким, соседям дальним, друзьям родных,
Вскоре весь Петербург уже говорил об этом.
Поражался царь Николай. Со всех сторон слышит он об одном и том же. И даже жена царя царица Александра Фёдоровна:
– Николя! Это верно - тюрьма без окон?! Кто это сделал? Фи!
Пришлось отступить царю.
– Да это не я. Вовсе не я. Я ничего не знал. Это же всё генерал Лепарский, - свалил он вину на сибирского коменданта.
Отдал царь Николай I приказ прорубить на Петровском заводе окна.
Что касается генерала Лепарского, то тюремщиком он был терпимым. И там, где мог, содействовал декабристам. Уважали его декабристы. Пребывая в настроении добром, Лепарский любил говорить:
– Лучше иметь дело с тремястами государственными преступниками, чем с десятью их жёнами. Да где с десятью, - генерал лукаво посматривал на Трубецкую, - тут и одной достаточно.
ПОКЛОНИСЬ
В далёкой Сибири среди многих могил - могила. Часовня стоит над ней.
Если ты будешь когда в Сибири, поклонись дорогой могиле. Русской женщине поклонись.
Александра Григорьевна Муравьёва - жена декабриста Никиты Муравьёва общей была любимицей. Редкой она красоты, редкой она доброты.
Грязь, непогода стоит на дворе, мороз три шкуры с тебя сдирает, пурга ли сбивает с ног, - спешит Муравьёва к тюремной ограде, то мужу еду несёт, то просто взглянуть идёт.
Любому поможет Александра Григорьевна - покормит, напоит, словом утешит, рубаху зашьёт.
Завидуют все Муравьёву.
В Сибири у Муравьёвых родилась дочь. Назвали девочку Нонушкой. Обожала Александра Григорьевна Нонушку.
– Нонушка - солнышко!
– Красавица наша Нонушка!
– Нонушка самая, самая умная!
А Нонушке только год.
Счастлива была Муравьёва. Не замечала сибирской каторги. Но вот подошла беда.
Возвращалась она как-то в непогоду домой из тюрьмы от мужа. Застудилась в пути. Слегла. Не встала больше Александра Григорьевна.
Донесли царю, что в Сибири скончалась жена Муравьёва.
– Все мы смертные, все, - ответил Николай I.
– Говорил, не езжайте! Господь покарал. Ну что же, пусть царство ей будет небесное.
Умирая, просила Муравьёва похоронить её в Орловской губернии, в родовом склепе, рядом с отцом.
Доложили царю и об этом. Не соглашается Николай I.
– Ваше величество, просят родные.
– Воля усопшей.
– Нас не поймут.
– Вновь зашумят на улицах.
Непреклонен
– Пошумят, пошумят - забудут. Пусть будет другим наука...
Но не забыта жена декабриста.
Если ты будешь когда в Сибири, поклонись дорогой могиле. Ниже, ниже ещё поклонись.
САПОЖКИ
У декабриста князя Евгения Оболенского была шапка. Меховая, с ушами, тёплая. Из медвежьей дублёной шкуры. С тёмной крапинкой впереди.
И вдруг исчезла куда-то шапка.
Ходит Оболенский, прикрывает затылок ладошкой. А на улице вот-вот ударит вовсю мороз.
Были у Екатерины Ивановны Трубецкой сапожки. Красивые, с меховым верхом. Из оленьей пошиты шкуры. Хранились они в сундуке, ждали трескучих морозов.
Жалко Трубецкой Оболенского. Достала она меховые сапожки. Стала кроить для Оболенского шапку. Сама мёрзнет, в каких-то старых ботинках ходит.
Приближалось рождество - один из зимних церковных праздников. К рождеству и старалась управиться Трубецкая. Готовит подарок для Оболенского.
Успела. Получилась отличная шапка. С козырьком, с ушами, с завязками. Не хуже, а даже, скорее, лучше той, что была у Евгения Оболенского.
Завернула Трубецкая шапку в тряпицу, перевязала. Пошла к острогу, к охранникам. Просит, чтобы те передали свёрток Оболенскому. Согласились охранники. Уважали они Трубецкую.
– С праздником вас, Екатерина Ивановна!
Бежит Трубецкая домой. Лютая стужа стоит на улице. Греется Трубецкая, ударяет ногой о ногу. Довольна, что с шапкой к самым морозам управилась. Будет князь Оболенский ходить в тепле.
Подходит княгиня к дому, видит, у дома стоит надзиратель Сёмушкин.
– С праздником, Сёмушкин!
– кричит Трубецкая.
– И вас, - отвечает Сёмушкин, - с поручением я к вам, Екатерина Ивановна.
– Вот как?!
– От князя Оболенского. Уж очень просил вручить, - и протягивает Трубецкой свёрток.
"Что бы такое?" - гадает Трубецкая. Развернула, глянула - сапожки! Меховые, тёплые. Из медвежьей дублёной шкуры. На одном тёмная крапинка впереди.
ОБОЗ
Мало что изменилось в доме Екатерины Фёдоровны Муравьёвой после ареста сыновей. Всё так же приезжали к ней разные знаменитости: поэты, музыканты, художники. Всё так же устраивались богатые званые вечера.
Разве только то новое, что переехала Екатерина Фёдоровна из Петербурга в Москву.
Впрочем, надо начать с другого. Заметили сибирские начальники, что у декабристов стали появляться то запрещённые книги, то деньги, то вдруг вещи, которые заключённым ни при каких условиях не полагались.
Донесли об этом из Сибири в Петербург. Стали искать петербургские жандармы, через кого попадают в Сибирь запрещённые вещи. Не нашли. Тут и вспомнили про Екатерину Фёдоровну Муравьёву. "Не зря, не зря в Москву переехала, - рассуждали они.
– И к Сибири поближе, и от нас, от нашего ока подальше".