Декамерон по-русски
Шрифт:
– Офигенные сапоги! – с жаром выдохнул Кулебякин, протягивая руки к моим ничем не прикрытым бедрам. – Пойдем ко мне? Покажем твои сапоги Барклаю.
– Но-но! – Я змейкой выскользнула из смыкающегося капкана стальных объятий. – Это все позже! Сначала давай о деле поговорим.
– О каком еще деле? – с подозрением спросил милый.
– Да все о том же! – Я закуталась в халат и махровым свертком упала в кресло. – К нам в офис сегодня приходили твои коллеги. Они хотели знать все интимные подробности из жизни Севы Полонского. А заодно
– Это кто? – нахмурился Денис.
– А это та самая особа, к которой Сева якобы гнусно приставал на улице! Представь, ей таки здорово не повезло. Поздно вечером ее нашли мертвой, задушенной собственной сумочкой! – Я округлила глаза, показывая, что шокирована.
– Я всегда говорил, что женская сумочка – это смертоубийственная вещь, – кивнул мой капитан. – Твоя, например, при случайном падении в воду запросто заменит кирпич на шее…
Он неожиданно осекся, дважды сосредоточенно моргнул и внимательно, точно проснувшись, посмотрел на меня расширившимися глазами:
– Как, ты сказала, звали ту убитую?
– Алиса Владимировна Лютова, – повторила я. – А что?
Денис сунул руки, не пригодившиеся для объятий, в карманы и покачался с пяток на носки.
– А то, что некто Аля Лютова была официальной любовницей Жорика Пороховщикова, у которого пару дней назад утонула жена! Вернее, утопилась, оставив предсмертную записку.
– Ах! И утонувшую жену Пороховщикова звали Александрой?! – в потрясении переспросила я. – Тогда да, все сходится: Алина, Александра, спорный Георгий и скверная карма бедняжки любовницы… Ты послушай, что мне знакомая гадалка рассказала…
Я быстро пересказала скептически хмыкающему милому все, что узнала от Вероники Крохиной. Но, хотя я повествовала с выражением и подобающей жестикуляцией, Дениса мой драматический монолог не впечатлил.
– Чушь собачья! – фыркнул он и щелкнул пальцами: – Кстати!
– Что еще? – с замиранием голоса и сердца вопросила я.
– Кстати, о собаках: раз уж я тут оказался, надо Барклашку выгулять. На всякий случай. Вдруг я вечером задержусь…
– Ну и задерживайся! – обиженно прошипела я вслед уходящему милому. – Можешь вообще не приходить! Толку-то от тебя!
Претензия была несправедливая, и мне хватило ума высказать ее шепотом, так что Дениска ничего не услышал. Он ушел к себе, а я схватила телефон и позвонила Веронике Крохиной – уж она-то должна была оценить сенсацию!
Должна была, но не оценила! Я скороговоркой на повышенных тонах выдала информацию про погибшую Алису Пороховщикову, а Верка только посопела обессиленно и скорбно, а потом промямлила:
– Это еще что… Вот у нас тут сенсация так сенсация…
– Вера, сенсации не сообщают умирающим голосом! – обиженно попеняла я.
– Так у нас тут не умирающая, тут у нас уже умершая! – Веркин голос неожиданно окреп. – Между прочим, а ты почему не в офисе?! Ты тоже должна
Упоминание о покойнице, которая была на приеме у Вероники, закономерно увязалось у меня с трагикомическим образом девушки в черном. Та действительно была бледной, как привидение, и страшной – краше в гроб кладут. Но мамулины страшные истории об оживших мертвецах и призраках, совершающих променады в мир живых, я перестала воспринимать как реальность еще лет в семь.
– Вера, объясни толком! – потребовала я. – У тебя кто-то умер?
– А я тебе о чем говорю?! – огрызнулась ведьма, в экстремальной ситуации потерявшая весь свой светский лоск. – Какая-то девица, здоровая, как буренка, вломилась ко мне в обеденный перерыв и, пока я бегала в туалет, померла у меня в кабинете!
– От чего? Ты же говоришь, она была здоровая?
– А я почем знаю, от чего?! – Верка уже визжала. – Я тебе кто, патологоанатом?! Она только кофе хлебнула, конфету сожрала и – бряк со стула на пол! Я прихожу, а она лежит на ковре, глаза в потолок! Все, отстань от меня!
Мне было жаль истерящую Крохину, но вопросы никак не заканчивались:
– Что, и сейчас еще лежит?!
– Как мертвая! – выкрикнула нервная ведьма. – То бишь как есть. Я из кабинета вышла и милицию жду. А ты дуй на работу, тоже будешь показания давать!
– Дую, – пообещала я.
Проворно сняла не разношенные еще сапоги, натянула джинсы, влезла в старую удобную обувку, цапнула в одну руку сумку, в другую куртку и дунула, как обещала, бегом вниз по лестнице – разгоряченная, как самум.
Трошкина стояла у мусоропровода, вытряхивая в открытый люк содержимое помойного ведра и при этом отворачивая физиономию с риском вывихнуть шею. При виде меня, через ступеньку скачущей с верхнего этажа, выражение ее лица изменилось с брезгливого на боязливо-заинтересованное.
– А что? – вякнула подружка.
– А то! За мной, живо! – скомандовала я.
Даже Шерлок Холмс не ходил по сыскным делам без видимо бесполезного, но приятно компанейского Ватсона.
Алкино ведро загремело в мусоропровод. На бегу вытирая ладошки влажной салфеткой, подружка поскакала следом за мной, как послушный Бемби за мамой-оленихой.
На первом этаже нам встретились Кулебякин с Барклаем. Лифт еще не починили, и Денис под любопытными взглядами нерадивого электротехника устало и безнадежно уговаривал упитанного бассета совершить пешее восхождение на восьмой этаж. Барклай грустно смотрел на хозяина большими влажными глазами и несогласно тряс замшевыми ушами, орошая цементный пол подъезда мелким дождиком. Было совершенно ясно, чем кончится дело: потеряв терпение, Кулебякин примет четвероногого сибарита в объятия и понесет его на себе. Это было не в моих интересах: не хотелось, чтобы подаренный любимому новый свитер досрочно пропах мокрой псиной.