Декамерон
Шрифт:
Джакомино, человек многоопытный и незлобивый, ответил им в немногих словах: «Синьоры! Если бы даже я жил у себя на родине, а не в вашем родном городе, то и тогда я пошел бы вам навстречу — столь сильны во мне дружеские чувства к вам. Сверх того, меня побуждает исполнить вашу просьбу следующее обстоятельство: ведь вы же сами себя оскорбили — девушка-то родом не из Кремоны и не из Павии, как многие, кажется, думают; она — фаэнтинка, хотя должен вам сказать, что ни я, ни тот человек, который отдал мне ее на воспитание, не знали, чья она дочь. Словом, я сделаю все, как вы хотите».
Подивились почтенные горожане, услышав, что девушка — уроженка Фаэнцы, и, поблагодарив Джакомино за его великодушие, попросили его о любезности рассказать им, как она к нему попала и как он узнал, что она — фаэнтинка. Джакомино им на это сказал: «У меня был однополчанин и друг Гвидотто из Кремоны, и перед смертью он мне поведал, что, когда Фаэнцу взял император Фридрих [176] и в городе шел повальный грабеж, Гвидотто с товарищами зашел в один дом и увидел, что здесь полно всякого добра, а хозяев нет, и только маленькая девочка лет двух встретилась ему на лестнице
176
…когда Фаэнцу взял император Фридрих… — Фридрих II взял Фаэнцу приступом в 1240—1241 годах.
Среди просителей находился некто Гвильельмино да Медичина [177] , который был тогда вместе с Гвидотто и прекрасно помнил, чей дом Гвидотто очистил. Увидев, что вместе с другими пришел к Джакомино и хозяин того дома, он подошел к нему и спросил: «Бернабуччо! Ты слышал, что сказал Джакомино?»
«Слышал, — отвечал Бернабуччо. — Я как раз сейчас об этом думаю — я вспомнил, что во время всей этой сумятицы я потерял дочурку именно в том возрасте, в каком была та девочка, о которой вел речь Джакомино».
177
…некто Гвильельмино да Медицина… — Фамилия Медичина, возможно, подсказана Боккаччо чтением Данте («Ад», песнь XXVIII, 73).
«Уж верно, это она, — заметил Гвильельмино. — Гвидотто как-то при мне рассказывал, где он попользовался чужим добром, и я сейчас догадался, что это он твой дом ограбил. Постарайся припомнить, нет ли у твоей дочки особой приметы, и если найдешь ее у этой девушки, тогда уж ты будешь знать наверное, что это твоя дочь».
Бернабуччо подумал, подумал и вспомнил, что у девочки над левым ухом должен быть рубчик в виде крестика на месте нарыва, который он велел разрезать незадолго до всех этих событий. В ту же минуту он подошел к Джакомино и попросил показать ему девушку. Джакомино охотно согласился исполнить его просьбу и позвал девушку. Когда Бернабуччо ее увидел, ему показалось, что он видит перед собой ее мать, еще не утратившую своей красоты. Не удовольствовавшись, однако ж, этим обстоятельством, он попросил у Джакомино дозволения приподнять девушке волосы над левым ухом — Джакомино этому не воспротивился. Приблизившись к застыдившейся девушке, Бернабуччо приподнял ей правой рукой волосы и обнаружил крестик. Тут он совершенно уверился, что это его дочь, заплакал от радости и, хотя девушка пыталась сопротивляться, обнял ее.
Затем он обратился к Джакомино: «Дружище! Это моя дочь. Гвидотто разграбил мой дом, а моя жена — ее мать — с перепугу про нее забыла. Дом наш в тот же день сгорел, и мы были уверены, что сгорела и девочка».
Услышав все это и приняв в соображение, что перед ней — старик, девушка ему поверила; повинуясь какому-то ей самой непонятному чувству, она уже не противилась его объятиям и, глядя на него, тоже заплакала от радости. Бернабуччо немедленно послал за ее матерью, за сестрами, братьями и другими родственниками, всем ее показал, поведал, как было дело, и, когда все родственники ее перецеловали, к великой радости Джакомино, торжественно повел ее в свой дом.
Правитель того города был человек хороший; узнав, что Джанноле, которого он взял под стражу, — сын Бернабуччо и, следственно, родной брат той девушки, он порешил оказать ему снисхождение; при посредничестве Бернабуччо и Джакомино он помирил Мингино с Джанноле и, к общему удовольствию родственников Мингино, выдал за него девушку, которую звали Агнесой; что же касается Кривелло и других, в этом деле замешанных, то он их всех из-под стражи освободил. А Мингино на радостях отпраздновал пышную и богатую свадьбу и, введя Агнесу в свой дом, долго еще жил с нею счастливо и мирно.
Новелла шестая
Как скоро Нейфила досказала свою повесть, которая всем дамам очень понравилась, королева велела приготовиться Пампинее, и Пампинея, ясным своим взглядом обведя слушателей, начала так:
— Очаровательные дамы! Силы любви безграничны: любовь вдохновляет любящих на смелые подвиги и помогает им выдерживать испытания чрезвычайные и неожиданные, как это мы могли заключить из многого, о чем шла у нас речь и сегодня, и в предыдущие дни. И все же я не могу лишить себя удовольствия еще раз показать это на примере одного влюбленного юноши. [178]
На Искии, острове, находящемся близ Неаполя, жила-была красивая и пребойкая девушка по имени Реститута, дочь одного знатного островитянина по имени Марино Болгаро [179] , девушку же эту любил больше собственной жизни юноша Джанни, проживавший на соседнем островке, который носит название Прочида, а девушка любила его. Днем Джанни приезжал с Прочиды на Искию повидаться со своею возлюбленною, но этого ему было мало: ночью, за неимением лодки, он переплывал разделявшее эти два острова расстояние единственно для того, чтобы поглядеть хоть на стены ее дома [180] . И вот в пору столь бурного течения их страсти в один прекрасный летний день девушка гуляла одна на берегу
178
…еще раз показать это на примере одного влюбленного юноши. — Вся эта новелла является более или менее прямым пересказом эпизода из «Филоколо».
179
Марино Болгаро. — О нем вспоминает Боккаччо в «De Casibus» (IX, 26) как о своем друге и дивном рассказчике. В 1341 году Марино Болгаро был еще жив.
180
…переплывал… чтобы поглядеть хоть на стены ее дома. — Прямая реминисценция из Овидия (об Эро и Леандро), боготворимого автором «Декамерона».
181
…короля сицилийского Федериго… — Фридрих (Федериго) Арагонский, король Сицилии с 1296 по 1337 год.
182
…дворце… Куба… — знаменитый дворец в Палермо, существующий по сей день.
Похищение девушки наделало много шуму на Искии; в особенности всех угнетало то обстоятельство, что похитители так и остались неизвестными. Джанни, принимавший это событие к сердцу ближе, чем кто-либо другой, не стал дожидаться, пока что-нибудь узнают на Искии, разведал, в каком направлении отбыл фрегат, сел на свой корабль и с наивозможной для него скоростью проехал вдоль побережья от Минервы до Скалеи [183] , что в Калабрии, всюду расспрашивая о девушке, и в Скалее ему сообщили, что девушку сицилийские моряки увезли в Палермо. Джанни полетел туда на всех парусах и, после продолжительных поисков дознавшись, что девушку отдали королю и что ее держат в Кубе, пришел в отчаяние и почти утратил надежду не только вызволить, но хотя бы увидеть ее. Любовь, однако ж, его удержала; он отпустил фрегат и решился остаться в Палермо, где никто его не знал. Он стал часто ходить в Кубу и как-то раз случайно увидел девушку у окна, а девушка увидела его, и оба друг другу страх как обрадовались. Оглядевшись, нет ли кого вокруг, Джанни подошел поближе к девушке, поговорил с ней, а затем, получив от нее наставления, как им встретиться без преград, и внимательно изучив местоположение дворца, удалился. В полночь он опять сюда пришел и, цепляясь за сучки, на которых не могли бы удержаться и дятлы, проник в сад, а затем, увидев шест, приставил его к тому окну, которое ему указала девушка, и мигом вскарабкался. В былое время девушка, блюдя свою честь, дичилась его, но теперь, полагая, что честь ее все равно уже загублена и что он наиболее достоин обладать ею, порешила отдаться ему в надежде на то, что это его подвигнет увезти ее, и оставила окно незапертым, чтобы он мог беспрепятственно проникнуть к ней в комнату. Итак, обнаружив, что окно не заперто, Джанни бесшумно влез в него и лег рядом с девушкой, которая не спала. Девушка, прежде чем приступить к делу, поведала ему свой замысел и обратилась к нему с жаркой мольбой вызволить ее отсюда и увезти. Джанни ей ответил, что он об этом и сам мечтает и что, уйдя от нее, немедленно все наладит и в следующий раз придет уже прямо за ней. Тут они с превеликим удовольствием обнялись, а затем познали наивысшее из всех любовных услаждений, и, повторив это удовольствие несколько раз, незаметно для себя уснули в объятиях друг у дружки.
183
…побережья от Минервы до Скалеи… — То есть от нынешнего Пунта Кампанелла (против острова Капри) до залива Поликастро.
Король, которому девушка с первого взгляда очень понравилась, вспомнил о ней и, почувствовав себя лучше, решился, хотя дело уже шло к рассвету, посетить ее и провести с нею время.
Тайно прибыв со слугами в Кубу, он вошел во дворец, велел тихонько отворить дверь в комнату, где, сколько было ему известно, спала девушка, пропустил вперед слугу с большим светильником в руке и, едва переступив порог, бросил взгляд на кровать и увидел девушку и Джанни, спавших нагишом и в обнимку. Он не сказал ни слова, но это так его возмутило и пробудило в нем такую бешеную злобу, что он еле удержался, чтобы не пронзить обоих кинжалом. И только помыслив о том, что убивать спящих — это дело, недостойное не только короля, но и простого смертного, он все же взял себя в руки и порешил сжечь их обоих на костре при народе. Обратясь к единственному своему спутнику, он спросил: «Какого ты мнения об этой презренной женщине — бывшем предмете моих мечтаний?» — а потом задал ему вопрос, знает ли он этого мальчишку, у которого хватило наглости проникнуть во дворец и нанести ему, королю, такое оскорбление и так его огорчить.