Дела семейные (сборник)
Шрифт:
– А где я тебя отталкиваю? – спокойно заметила Аня. – Я сижу и сижу.
Сраженный ее ответом, Марик не нашел, что сказать еще, и положил свою рыжую голову на ее теплые коленки.
«Ну как он сейчас заплачет? – подумала не лишенная жалости Аня. – Ну и чудной! – Она почувствовала, что грудь у Марика дрожит. – Вот пожалей, поддайся, а потом ребенок будет…»
Но, вопреки собственной же логике, она не встала и не ушла из этой чужой, не нравившейся ей, запущенной шубкинской квартиры.
Анина родня недоглядела, и «любовь» длилась до конца дачного
Но если бы кто мог наблюдать эту пару, сидящую в почти пустом и плохо освещенном вагоне, тот понял бы, что это не влюбленные.
Аня сидела, отвернувшись к окну, чтобы не видеть студента, которого не любила и больше не хотела. Марик большим усилием воли заставлял себя что-то ей говорить. Влечение его еще не прошло, но Аня ни в чем не подогрела его нежность, не стала ему подругой, и Марик уже боялся ее: она стала с ним груба и самого его вызывала на грубость. Хотя это было не в ее интересах: случилось то, что в те годы поправить было крайне трудно.
– Но я же женюсь, – виновато сказал Марик.
– Нужен ты!.. – шепнула Аня и заплакала.
Она и мысли не допускала, что сможет признаться во всем своей родне. Марик «раскололся» первым. Но рискнул сказать родителям только то, что он любит одну девушку…
– Теперь я понимаю, почему ты получил столько двоек, – сказала Раиса Захаровна Шубкина.
Несколькими днями позже Марик признался, что будет и ребенок.
– Не вы первые, не вы последние, – сказала лишенная предрассудков Шубкина. – На каком курсе эта девица?
– Она ни на каком… – И Марику пришлось рассказать все.
Мужество едва не покинуло Раису Захаровну. Она ушла в другую комнату, где старик Шубкин попробовал ее успокоить:
– В конце концов, девочке можно дать образование.
– Не говори глупостей! – уже трагически сказала жена. – Тебе скоро семьдесят лет. Кто ее будет учить, когда мы будем лежать в могиле? И еще надо, чтобы она хотела учиться.
…Аня действительно учиться не собиралась. Пока ей хватало тех шести классов, которые она окончила в деревне. Кино сейчас было звуковое, надписей читать нужды не было. К тому же Аня была достаточно бойка, схватчива, память на нужные слова и обороты у нее была отличная, так что никто бы и не догадался, что она не умеет правильно написать «до свидания» и на письмах к матери помечает: «Получить Доброхотовой Аны Платоновны».
Анина тетка узнала обо всем последняя. Минуя калитку, она перелезла на участок Шубкиных через забор и устроила скандал. Шубкины попросили ее успокоиться и сказали, что они ничего не имеют против, если только Аня любит их сына.
– Чего про любовь толковать, когда живот скоро на нос полезет, – уже спокойнее сказала Анина тетка. – Главное дело, вы ее пропишите.
Появилась в Кунцеве и Анина мать. В те годы тоже еще красивая и статная даже в толстом ватном пиджаке и в валенках с калошами.
– Что же это студент ваш
Шубкины согласились: конечно, нехорошо.
– Нюрка ведь с ним жить не хочет, – продолжала мать. – Помогите ей на ребенка – и бог с вами. Не прокурору же на вас жалиться?
Шубкины, пораженные, переглянулись. Аня стояла тут же и старалась на них не смотреть.
Вчера она действительно призналась матери, что не хочет идти в дом к Шубкиным: «жених» с товарищем в шахматы играет, про марки какие-то толкует. В квартире аптечным чем-то пахнет, а от этого запаха ей вовсе тошно: что ни съест, все обратно.
– Да это, чай, пройдет, – заметила мать. – У всех так.
– Ничего не пройдет. Комнаты черные, колидор страшный. Одних зонтиков валяется штук восемь, а выйти не с чем – все сломанные. Едят все тертое, варят на пару, без соли. Старик больных на дом приводит, а «сама» анализы ему какие-то на стеклах делает. Прямо видеть не могу!.. Целый день руки моют, а грязи – через порог не перелезешь.
Анина мать пожала плечами.
– Так ведь грязь-то соскресть можно, дура! Пропишут тебя, площадь будет. А там разберешься со студентом со своим. Старики-то вроде вовсе смирные, чай, не будут тебя в горб-то колотить.
Но Аня плакала и не соглашалась.
– Они будут с книжками да с трубками со своими сидеть, а я чего между ними делать стану? К ним и на свадьбу-то никто не пойдет… А зачем я без свадьбы?
Про жениха Аня совсем не поминала, и мать, знававшая толк в любви, поняла, что девке этот рыжий студентик совсем ни к чему. Предпочитает лучше одна с ребенком остаться.
– Поняла я тебя насквозь, – с печалью заключила мать. – Ты хочешь родить да мне спихнуть. Это ты, милка моя, ловко придумала!..
Решено было, что Аня до декретного отпуска доработает на трикотажной фабрике, потом уедет к матери в деревню. Но, прожив около двух лет возле самой столицы и отведав всего того, чем она была богата, уезжать Аня отсюда не захотела. Она была не первая и не последняя, кто родил и жил без мужа. Никого с ребенком из общежития на улицу не выгоняли, а даже наоборот, иногда давали отдельную комнату. У фабрики были свои детские ясли. Правда, носить в них детей было далеко, чуть ли не через весь поселок, но ноги-руки свои, молодые. А Шубкины со своей стороны заверили, что понесут материальную ответственность.
– Я боюсь вас уговаривать, – сказала Ане старуха Шубкина. – Я понимаю, что вам нужен совсем другой муж. Но что вы будете делать одна с ребенком?
После отъезда матери Аня немного приуныла, но потом узнала, что только по их цеху пойдут зимой в декрет пять матерей-одиночек, и немного успокоилась.
Один раз в цехе зашел разговор между пожилыми работницами: что же с девками делать? Декрет за декретом, а работать некому, и в яслях по двое ребят в одной кроватке лежат. В фабричном комитете мешок заявлений: одной – на коляску, другой – на пальтишко, и все ведь с государства!