Дела семейные (сборник)
Шрифт:
– Очень хорошие. Только вам теперь придется сменить шторы.
И Лена страшно удивила Ореста Ивановича, в первый раз спросив, не может ли он ее чем-нибудь накормить.
– Я теперь ем, как удав, – весело сказала она с явным намеком на свое положение.
– И скоро это у вас произойдет?.. – спросил Орест Иванович, не решаясь все назвать своими словами.
– Видимо, в июле.
У него почти нечего было ей предложить. Он вспомнил, что она любит сырые яйца.
– Этого совершенно достаточно, – сказала Лена, когда Орест
Он решился и спросил:
– Леночка, расскажите, что у вас-то делается?
Лена сказала, что у них все в порядке. Игоря опять послали в колхоз, на весеннюю посевную.
– Он и меня хотел взять с собой дня на два, на три. Но мама плохо себя чувствует, а Алка от рук отобьется.
– Давно я вас всех не видел, – сказал Орест Иванович.
– Я теперь безумно далеко работаю: тридцать минут езды по Внуковскому шоссе. Но работа очень интересная.
– Да, это далеко…
Орест Иванович подумал о том, что Лена никогда не успокоится. Сколько раз он ей предлагал, что устроит ее сам. Было место у них в министерстве, в отделе зарубежных связей. А она ничего умнее не придумала, как накануне декретного отпуска устроиться куда-то за двадцать километров. Он посмотрел на ее добрые, но припухлые глаза явной сердечницы, на малосильные руки и подумал, что ей и вообще-то вряд ли нужно еще родить.
– Вы знаете, почему я забежала? – спросила Лена. – Как вы теперь устраиваетесь с питанием? У нас в институте прекрасный буфет. Вчера, например, были копченые язи.
Только не хватало еще, чтобы она, курсируя между Внуковским и Рязанским шоссе, возила ему каких-то язей! Но Орест Иванович был очень тронут, ему трудно было это скрыть.
– А я думал, Леночка, что вы меня совсем не любите!
– Да что вы!..
Уходя, Лена сказала:
– Я вам очень благодарна за Игоря! И мама тоже. И Алка.
…Оставшись опять один, Орест Иванович сел на новый диван, который он по совету Лены передвинул в противоположный угол, открыв себе оттуда вид на набережную Москвы-реки, на Нескучный сад. Под ее же руководством он передвинул и гардероб, Лена помогла ему расставить кое-какие предметы в новом буфете. Она сказала, что когда будут и новые шторы, то вообще все у Ореста Ивановича будет замечательно. Он спросил совета, не расстаться ли ему с тяжелой бронзовой фигурой, которую подарил ему кто-то лет пятнадцать назад. Это был пограничник с собакой в очень настороженной позе.
– Знаете, оставьте их, пожалуй, – сказала Лена. – Вы ведь, наверное, к ним привыкли.
Она сказала это так, будто речь шла о живых существах. Когда Лена ушла, Оресту Ивановичу подумалось, что действительно единственная родная ему вещь в этой комнате – пограничник с собакой. Ко всему остальному нужно было еще привыкать и привыкать.
Лена сказала, что «это» произойдет в июле. Сейчас было самое начало мая, еще не убрали праздничные
И вдруг Орест Иванович совершенно четко уяснил себе, что именно ради этого «балбеса», его сына, Лена пошла на то, чтобы иметь еще младенца. Ей с мамой вполне хватило бы Аллочки. И не о квадратных метрах думала его невестка, когда решилась на такое дело. Оресту Ивановичу стало безумно обидно: его ни одна так не любила.
Потом, успокоившись, он подумал о том, что вот родится мальчик или девочка и ему, конечно, покажут их только издали. Воспитывать их будет бабушка, бывшая певица. И все будет так, словно он, Орест Иванович, не имеет к этому ребенку никакого отношения.
Он вспомнил последнюю фразу, сказанную Леной: «Я вам очень благодарна за Игоря!» Значит, все-таки благодарна, понимает, кто сделал из Игоря порядочного парня. Но неужели она не догадывается, что было время, когда Орест Иванович только и думал о том, чтобы уж лучше Игорь не был таким порядочным?..
Орест Иванович почувствовал, что запутался, увяз. Надо было бы радоваться, а ему в голову лезла какая-то обидная, злая чушь. Не надо было уходить с работы, никто его не гнал, наоборот, удерживали. Родится ребенок, ведь не может же он не взять на себя обязательств. А он бросил работу для того, чтобы заниматься всякой ерундой: обоями, диванами, ремонтом, попытками завязать интимное знакомство с работницей сферы бытового обслуживания.
Тут Орест Иванович опомнился и кинулся к телефону. Подошел муж симпатичной малярши. Услышав, что приходить на Фрунзенскую набережную уже не надо, он сказал:
– Ладно, хрен с вами!
Обруганный Орест Иванович успокоился и словно бы для страховки закрыл дверь на цепочку. Мысли его снова вернулись к семье сына, живущей у метро «Ждановская».
«Надо будет им телефон выбить, – думал он. – Нельзя жить без телефона».
8
Начало лета стояло жаркое и почти без капли дождя. И это как будто увеличивало однообразие одинокой жизни Ореста Ивановича. Он вставал рано, брился шумной бритвой и шел вниз, в магазин, за ряженкой, сдавал пустые бутылки, брал полные. Две очереди, одна в кассу, другая – к прилавку, давали ему возможность бегло просмотреть «Советскую Россию», а «Правду» он оставлял для более серьезного прочтения.
Однажды он возвращался домой с двумя бутылками и коробочкой финского сыра. На сегодня у него было намерение отправиться навестить «святое семейство», как он в добрую шутку именовал теперь Лену, ее маму, Аллочку, а заодно Игоря, который вроде бы должен был вернуться из колхоза.