Дела собачьи
Шрифт:
Норочка
Мне не хочется заканчивать историю жизни собак у Виктории Викторовны на этой печальной ноте. По своему, да и не только по своему, опыту знаю, как пусто и одиноко становится в доме, когда…
Сколько раз приходилось слышать от опечаленных владельцев после утраты любимца, что, мол, никогда больше не заведут собаку, что пережить подобную потерю – врагу не пожелаешь, что собачий век так короток, что ужас от грядущих через десять–пятнадцать лет событий, связанных с уходом стареющей собаки из жизни, заранее отравляет их радость от появившегося в доме щенка… Вариантов множество, но исход почти всегда один: через какое-то время в доме опять раздается требовательный и звонкий собачий голосок; весело крутя хвостом, вертится под ногами нечто о четырех лапах, а на лицах людей появляются улыбки
Зная Викторию Викторовну, я ни секунды не сомневалась, что спустя какое-то время в их доме опять появится ризен и что он будет из того же кинологического клуба, что и Аза, а может быть, даже и кто-то из внуков Азы. Так оно и случилось. Продолжением Азочки стала Норочка, тоже ризен, прекрасное животное, активное, жизнерадостное, выносливое, в отличной спортивной форме.
Об этом событии я узнала по телефону от самой Виктории. Правда, она тут же сказала, что пока меня в гости не приглашает, что Норочку надо еще подкормить, и вот уж тогда… Не успела я про себя в отчаянии подумать, что история Азы может повториться, как Виктория, чуть помолчав, произнесла:
– Я знаю, что вы подумали, но такого больше не будет! И хватит об этом… – в ее голосе зазвучало «железо», и я как-то сразу без сомнений в душе поверила.
Увиделись мы через месяц. Тем более что подходил срок купирования ушей у малышки. Она была забавна и весела, как и все малыши. Хозяйка ее потрудилась на славу: придраться к лишнему весу или еще к чему-нибудь я не смогла, как ни старалась. Все было, как говорят, ни отнять, ни прибавить. Чуть постарела Виктория Викторовна, но это никак не сказалось на ее энергии. Она так же верховодит в своем доме, безумно любит Норку, а та – обожает свою хозяйку. При малейшем намеке на нездоровье своей любимицы всех ставит по стойке «смирно», а в моей квартире раздается требовательный телефонный звонок. Голос Виктории Викторовны узнаваем мгновенно, и я безропотно настраиваюсь на длительное изложение недомоганий ризенихи. Потому, что после Азы у Виктории появился новый собственный синдром, я бы его назвала гипертрофированным синдромом страха. Как-то при случае я в шутку поведала о своих наблюдениях по этому поводу ей самой. На что тут же услышала в ответ:
– Та ж пуганая ворона куста боится!
– Ничего, ничего… Пусть лучше «пере-», чем «недо-».
Любого ветеринарного врача – и я не исключение – частенько спрашивают, как же можно ставить диагнозы и заниматься лечением, когда ваши пациенты не умеют говорить, по крайней мере, на человеческом языке. Мне очень нравятся такие вопросы. Они позволяют с приличествующими случаю восторгом и благоговением рассказать о профессии ветеринарного врача и насладиться изумленными лицами слушателей. Вообще-то вопрос серьезный. Наши пациенты действительно не говорят. Поэтому нам приходится быть еще и психологами, и следователями, чтобы всеми правдами и неправдами собрать необходимую информацию о состоянии животного. Зачастую начало процесса выглядит примерно так.
– Доктор! Какой-то ужас творится с собакой! – женский голос в телефонной трубке почти захлебывается от слез.
– Для начала, пожалуйста, успокойтесь и ответьте на вопрос: какая температура?
– А я не мерила… – вместо слез уже появились нотки растерянности, – но нос холодный!
– Это понятие весьма относительное, а термометр изобрели в веке, кажется, семнадцатом, если не раньше. А сейчас вроде как двадцать первый. Так что давайте сначала спокойно займемся измерением температуры, а дальше посмотрим, так ли все ужасно, – как можно спокойнее говорю я.
Через несколько минут выясняется, что температура действительно нормальная – 38,4. А причина паники хозяйки – рвота шестимесячного щенка овчарки, который на утренней прогулке много и с аппетитом пощипал травы и уже в доме, на досуге, решил почистить таким образом желудок. Кстати сказать, собаки так делают очень часто, и только если дело не ограничивается двумя-тремя рвотными движениями, тогда и нужно подключать врача… Хорошо, когда все объясняется просто и не становится первыми признаками заболеваний! Бывает и поинтереснее…
Вот о последнем разговоре я и хочу рассказать, ибо он прекрасно иллюстрирует мой следующий постулат: информацию любого владельца надо делить на два или больше, в зависимости от эмоциональности владельца.
– Доктор, у нас несчастье! Норочка вчера вечером подралась с догиней, та ж вы ее знаете, злющая, шакал… (Положим, и догиню я знаю, да и Норочка спуску не даст. Обе
– А ее, бедненькую, вчера же и зашили, четыре шва наложили. Она всю ночь металась, беспокоилась, вечером даже кушать не стала. Вот вы мне все время говорите, что я преувеличиваю, а я ж как есть правду говорю! Вот сегодня утром она все ж поела, но лежит у меня на кровати и не встает. А я к ней наклоняюсь и говорю: «Норочка!» – а она мне: «Оуух! Ууу!» – стонет, стонет так жалобно! Мои нервы начинают сдавать, и я в уме просчитываю, что еще могло повредиться, а я, старая, не заметила, – Виктория Викторовна на секунду прерывается, и я слышу, как в ее квартире раздается мелодичный звонок входной двери. И одновременно с ним в телефонной трубке раздается грозный рев далеко уже не умирающей Норы и ойканье самой Виктории Викторовны, которую прыжок собаки, вероятно, свалил с кровати. Я так ясно представила себе все происходящее, что буквально задыхаюсь от хохота. Через несколько минут, обретя способность внятно говорить, отвечаю в трубку:
– Похоже, вы действительно сказали мне всю правду!
Ехать-то все же пришлось, но не к Норочке, а к догине.
Промывание
Уютно расположившись, я, как всегда утром, попивала кофе. Понятие «уютно» в данном случае было явно притянуто за уши. Ибо какой может быть уют, когда дело происходило примерно через неделю после переезда и почти все пожитки еще оставались упакованными в ящики, коробки, сумки и прочую тару, пригодную или не очень для этого «стихийного бедствия». Распаковано было только самое необходимое. Мебель была расставлена по местам и сверкала пустыми полками. Зато по остальной площади в несколько этажей громоздились упаковки с посудой, книгами и массой вещей, которые ждали своей очереди. И вот, собственно, в таком «уюте», примостившись на коробке с надписью «книги», я и потягивала маленькими глоточками кофе, лениво предаваясь разным мыслям. Они явно скользили к изобретению уважительной причины, чтобы в очередной раз увильнуть от разборки и уборки. Я совершенно точно знаю, что для этого гнусного дела нужно особое настроение, а его, хоть убей, не было. Какая-то убедительная мысль была на подходе, и, глотнув кофе для ясности, я уже было собралась… Грохот потряс дальнюю комнату, да такой, что я с молниеносной скоростью успела сообразить, что, во-первых, это не стекло (тональность не та) и, во-вторых, это не проделки собак, потому что наступила предгрозовая тишина. Собаки заверещали бы сразу. Выбора больше не оставалось – муж! С одной стороны, это легче, но с другой…
– Ты когда-нибудь разберешь свою рухлядь (под этим названием проходят мои ветеринарные книги)? – последовал вопрос, заданный излишне спокойным, правда, чуть зловещим голосом. Ага, значит, просто что-то свалилось ему на ногу и серьезных травм нет. В противном случае моя вторая половина обязательно помянула кого-нибудь еще. Я с облегчением перевела дух, потому что сломанные конечности, не важно, собачьи они или человеческие, не вписывались в мои планы… Однако разбирать вещи сегодня точно придется, потому что только я виновата, что ему на ногу свалился ящик. Звучит абсолютно нелогично, но я по опыту знаю, что так и будет. И я без особого настроения взялась за первую попавшуюся коробку. Первой оказалась та, на которой я, собственно, и сидела. Я успела ее раскрыть, так что у мужа, появившегося наконец на кухне, не осталось повода сказать мне под горячую руку все, что он обо мне думает – а я вроде как занята полезным делом, – а коробка ведь не ответит. Он прихрамывал, но не очень. (Ай да я! Диагноз поставила только по тембру голоса!) Но я решила, что лучше будет углубиться в коробку, чем в тему о травматологии. При первом же взгляде я поняла, что там, внутри, ожидает своей участи моя любимая рухлядь. Справедливости ради, в моей ветеринарной библиотеке давно пора было разобраться, да всё руки не доходили. Там скопилось много уже ненужных старых конспектов, брошюр, устаревших учебников, да много чего всякого… Книжица в мягкой, основательно потрепанной обложке, которая первой подвернулась мне под руку, как-то сама собой раскрылась, и я прочитала: «Промывание желудка. Методика проведения». И меня сразу отбросило лет эдак на двадцать назад, разумеется, в памяти.