Дела святые
Шрифт:
Вот что сказала мне донья Энкарнасьон.
Не успела она выйти за порог, как появились братья Прадо:
— Сеньорита Авелина, мы видели вашего отца. Сеньор Миранда странствует по всему поселку, отдавшись на волю своего коня. Мы спросили его: «Что с вами, сеньор Миранда?» — но он как будто нас и не слышал. Не мог произнести ни слова.
Я снова не поверила. И все-таки приоткрыла дверь.
В шесть часов вечера какая-то лошадь въехала в мой двор и остановилась перед моей дверью. И тогда я увидела всадника, упавшего на шею лошади, его руки безвольно свисали по бокам, а сама животина не желала уходить
Я уже тридцать лет не видела своего отца, но признала его в ту же секунду. Он был очень стар и больше походил на мертвеца. Но все еще дышал. И тогда я сняла его с седла, умыла, переодела в чистое белье и уложила на кровать. Заварила ему мате, к которому он даже не притронулся. Я поднесла к его губам рюмочку водки, и, не приходя в себя, он выпил ее до последней капли. И он лежал на моей постели — вне сна и вне яви, вне жизни и вне смерти. Я так и сидела рядом с ним, ожидая, чтобы отец пришел в себя, — наверное, он заблудился в горах и душа его следовала за копытами его лошади.
Все так и случилось. Около полуночи душа отыскала тело, лежащее на постели: мой отец очнулся и, еще не открыв глаза, понял, что рядом с ним его дочь.
— Моя сеньорита, — так он обращался ко мне в детстве и теперь говорил так, как будто бы никогда и не уезжал, — моя сеньорита, вы спасли мне жизнь.
— На то была воля Господня, папа, — ответила я, потому что Бог направляет лошадей, когда всадник уже не в силах.
Моему отцу было девяносто пять лет.
Однажды вечером, когда я стирала белье, он меня подозвал:
— Моя сеньорита, я хочу вам рассказать, почему уехал отсюда.
— Я вас об этом не спрашивала, папа, — сказала я, — и вы не обязаны ничего мне рассказывать.
— И все равно я расскажу, — ответил он.
И он рассказал. Кое-что я знала, кое-что — нет. Мой отец занимался политикой и был известной фигурой. Когда случился переворот, он отправился воевать. Вначале сражался в Консепсьон, затем в Пуэрто-Касадо. Он дважды возвращался в Кинта-дель-Медио, чтобы повидаться с моей матушкой, которая зовется Хасинта. А потом он не возвращался уже никогда. Когда столкновения закончились, он все равно не вернулся. В Белене он нашел новую женщину — бразильянку по имени Мария, — и плодами их союза явились еще двое детей. Отец прожил с бразильянкой тридцать лет, но когда заболел и оказался на грани смерти, Мария усадила его на коня, накрыла двумя одеялами и отпустила в чистое поле (даже шпор не надела на сапоги). Четыре дня он скитался по воле своего коня, пока Господь не привел его к моему дому.
Таков был его рассказ.
— Моя сеньорита, — произнес он в завершение, — я хочу покинуть этот мир рядом с моей сеньорой. Я хочу, чтобы вы позволили мне вернуться домой.
— Ваша сеньора, моя матушка Хасинта, не желает видеть вас в своем доме. Она так и не простила вашего отъезда, — сказала я.
— Просите ее, моя сеньорита, умоляйте, чтобы я смог вернуться к ней.
Не помню, когда я плакала в последний раз, но вот теперь я разрыдалась и сказала отцу:
— Вам не нравится, как я за вами ухаживаю?
— Бог сказал, что мое место там, рядом с моей супругой.
И вот, повинуясь просьбе моего отца, я отправилась в дом к моей матери. Однако просить и умолять не пришлось.
— Ха, — ответила матушка (так она смеялась), — одну
— И это все, мама?
— И это все.
— А кто же будет о нем заботиться?
— Бог о нем позаботится.
И тогда мы собрали его пожитки, усадили его на коня и перевезли в дом моей матери.
Я навещала отца каждый вечер и приносила то, что он любил: немного хлеба и бутылку тростниковой водки. Вот что я ему приносила. И каждый раз, когда я приходила, он говорил:
— А вот и мое спасение.
Матушка с ним не разговаривала и даже не заходила в его комнату.
— Моя сеньора… — просил он.
Но она не отвечала.
— Моя сеньора… — умолял он.
Но она как будто не слышала.
Через две недели моего отца охватила лихорадка. Мы отвезли его к доктору, доктор сказал, что нам нужно к священнику. Священник причастил его в последний путь, но в тот день отец мой не умер. Не умер он и на следующий день, ни через два дня.
Он больше не разговаривал, он больше не ел. Он был как неприкаянная душа. И тогда мы снова призвали священника.
— Все, чего хочет этот человек, — это прощение. Вот отчего он не может умереть, — объявил священник.
И тогда я обратилась к своей матери:
— Мама, настало время прощения. И если вы не знаете, как это сделать, я подскажу вам слова.
И я подсказала слова:
— Во имя Господа, да будет вам прощение, и покойтесь с миром, пусть Он вас простит, и дело ваше пусть будет закрыто, и пусть ваша тоска и ваш и страдания окажутся в руках Господних. — Вот что я сказала.
И тогда моя мать впервые зашла в комнату моего отца. Мой отец уже не двигался и не разговаривал. Моя мать взяла его за руку и сказала ему:
— Я прощаю вам во имя Бога, Миранда, все, что вы со мной сделали. Я говорю это во имя Господа, Миранда.
И тогда он открыл глаза и произнес:
— Я тоже прощаю вам, моя сеньора.
Отец не умер в тот день — только на следующий.
И тогда моя матушка, освободившись от вины, о которой никто не знал, тоже смогла упокоиться с миром, похоронив Миранду.
Буэнос-Айрес, бар «Астрал», 1984 год
Заказ
В самом высоком месте города Санта-Мария-де-лос-Буэнос-Айрес, над колокольней форта, ясно виден профиль сокола-каракары на фоне сумеречного залива Ла-Плата. Его никто не видит. Он спокойно вышагивает вдоль маленькой балюстрады среди колонн. Перегнувшись надвое, теребит клювом перья на груди. Можно было бы сказать, что каракара не обращает внимания ни на что иное, кроме как на свою особу. И все-таки ни одна мелочь не ускользает от его внимания. Он ждет. Поднимает одно крыло, потряхивает хвостом, водворяет крыло на место. Он страшно голоден, но никуда не торопится. И все равно он спокоен, как спокойны все птицы его породы. Он ждет своего хозяина.