Дела земные
Шрифт:
Капризная роза, с шипами. Охо-хо-хо! Высохнет скоро, если так жить будет.
Взгляд с потолка оторвался от смешной соседки и увидел другие глаза напротив своих глаз. Душа задохнулась в воспоминаниях и ощущениях…
Губы буквально тонули в смеющемся рту молодой женщины, торговавшей пивом. Когда он уходил на войну, у нее была газированная вода с сиропом и без него. Если он подглядывал за сладкой девушкой до войны, а она от него отмахивалась, как от пчел, то в послевоенное время продавца пива он мял, кусал, подминал под себя прямо на привокзальной
И его не отталкивали, не сердились на щетину, только смеялись рассыпчатым смехом. А желание обладать не желающим его объектом становилось все горше, все слаще и зудящим до изнеможения. А каким должно быть настоящее желание, парень, вернувшийся с войны, никогда не узнает.
Ухабистая послевоенная жизнь вдов светилась так, что на нее слеталась вся молодежь того послевоенного времени. Летели, как мотыльки на огонь – и тут же сгорали. Напряжение послевоенных лет одним совокуплением снять было невозможно. Вино для женщин, водка для мужчин, сахарные подушечки для детей, семечки для всех.
Взгляд с потолка скользнул боковым зрением на улицу, по которой шагал его великовозрастный внук, хотел было вновь устремиться в прошлое, но у пивной бочки на привокзальной улице остановился. Потом голова деда притулилась лбом в подушку, и он стал спать уже без сновидений.
Глава третья
Дверь сыну отворила мать. Повернулась к нему спиной и ушла в глубину квартиры. Так повелось с тех времен, когда сын пил и не хотел, чтобы его видели в таком состоянии.
– Мам, – сказал он, – я завтра телевизор назад к деду отнесу.
– А забирал-то зачем?
– А кто ж его знает. Так, нашло.
– Как он там?
– Бодренький.
– Говорят, перед смертью всегда легчает.
Сын промолчал. Рассмотрел собственное лицо в зеркале. Не понравилось. На деда неухоженного похож стал. Решил утром зайти в парикмахерскую и подстричься. Деда, что ли, еще подстричь? Взять да и вызвать ему парикмахера на дом.
– Не надо, сын. Так только перед смертью делают, – отговаривала его мать.
– Как это? – с недоумением спросил сын.
– Видят, что скоро уже, и тогда вызывают парикмахера.
– Но дед сейчас как всегда, даже лучше ему вроде. И пусть дед живет сколько хочет, я только рад этому буду.
– А ты сиделкой возле него жить будешь? Молодой еще. Жениться тебе надо.
– На розе…
– Имя у нее, что ли, такое? – Мать будто бы обрадовалась и села рядышком с сыном, щеку подперла рукой. Слушать собралась.
– Да нет, просто буду искать женщину-цветок. С колючими шипами.
– Ты опять, что ли, выпил?
– Да нет, абсолютно трезв.
– Чего же тогда несешь?
– Вот в выходные поедешь к деду, он все тебе и расскажет.
Мать досадливо махнула рукой и пошла в комнату к мужу – тот в последнее время к сыну не выходил. В ссоре они уже больше месяца. Не мог он видеть, как сын бесцельно прожигает жизнь.
Солнышко уже зашло –
– Никак постригся? – удивился дед, помогая внуку снять с себя ночной подгузник и надеть новый.
Старик кряхтел, переворачиваясь на другой бок.
– Воняет?
Внук отрицательно покачал толовой. Еще один пакет влажной тяжестью ударился о дверь и упал на пол прихожей.
– А тебе, дед, тоже постричься бы пора – оброс весь!
– Думаешь, пора?
Внук смутился, вспомнив, что говорила ему мать о предвестниках смерти.
– Значит, пора, – вздохнул дед. – Торкни в стенку, соседка наша парикмахер, всех в подъезде стрижет. Внимательная.
– За деньги?
– А то как же. Всегда с куском хлеба.
– Бабам не это нужно! – ухмыльнулся внук.
– То бабам…
Дед, улыбаясь, проваливался в сладкий сон. Летит в небе, смотрит на облака. А вниз смотреть боится – вдруг там война проклятая в игры свои играет?
А в облаках что, кроме облаков, можно увидеть! Летишь и летишь, как в детстве.
Внук поднял пакет с пола и шагнул за порог. Дверь на замок за собой запирать не стал. Спустился на три ступеньки вниз и остановился. Почувствовал, что сквозь дверной глазок на него опять глядит соседка. Повернул голову – так и есть. Дверной глазок мигнул светом. Внук вышел из подъезда, закинул пакет в мусорный бак и вернулся в дедовскую квартиру.
Поднимался по лестнице степенно и все глядел на соседскую дверь. Ненормальная какая-то эта соседка, ведет себя странно, а если разобраться, никак себя не ведет.
Это он к ней в дверь стучался. Почему не открыла? Терлась о дверь с той стороны и разглядывала его в дверной глазок. А он тоже терся о ее дверь и пытался рассмотреть, кто там за дверью.
Взгляд с потолка возвращался из полета и с ехидством наблюдал за внуком. Потом он заглянул сквозь дверной глазок к соседке – там онемевшая женщина, затаив дыхание, прижималась щекой к двери. Взгляд с потолка обследовал соседскую квартиру на предмет наличия раскладушки – она, зачехленная, стояла на балконе. На голове у женщины была пальмочка волос. Женщина почувствовала прикосновение и, отшатнувшись, затянула резинку потуже.
Внук тем временем с беспечным выражением на лице прошествовал мимо соседской двери в квартиру деда. Ступив одной ногой за порог, вдруг резко развернулся и снова оказался у дверного глазка соседки. Их глаза оказались напротив. Женщина отшатнулась.
– День добрый! Деда постричь надо, не согласитесь?
Внук ждал ответа: любопытно, что скажет женщина за дверью? Она молчала.
Он понял, что женщина отрицательно покачала головой – он это всем нутром почувствовал. Внук почесал свой затылок, посмотрел в дверной глазок, махнул рукой и пошел к себе. Женщина за дверью закашлялась, Сердце колотилось и закатывалось в глубину ребер. «Так, значит, он и есть внук покойной соседки? – думала она. – Он же просил подстричь дедушку! Что же не ответила ему?».