Дела житейские (сборник)

Дьяков Виктор Елисеевич

Пообедав, мужики повалились отдыхать, а Екатерина Михайловна вновь забегала по лугу, высматривая огрехи работы своей «бригады», не желая терять даже клок оброненного сена. За полчаса насобирала с полкопны, сама доволокла и вилами взгромоздила на стог. До приезда трактора она так и не присела… Во время погрузки она снова сверху командовала мужиками рассредотачивая сено на большом тракторном прицепе. За час-полтора весь стог был уложен и обвязан веревкой со всех сторон… И во время разгрузки она «верховодила» уже взобравшись на сеновал, распределяя сено по второму этажу своего сарая, не обращая внимание на дружное мычание уже пришедших и требующих дойки коров… Но вот, наконец, все сено перегружено и уложено. Алкаши ждут от хозяйки ужина и обещанное море самогона. Брат… Николай где-то в самый разгар разгрузки издал очередной жалостный всхлип, выронил вилы… и похоронным голосом поведал, что кажется «подсел на спину». Притворялся или нет, но сено продолжили разгружать уже одни алкаши, а Николай поплелся в дом отлеживаться…

Ужина алкашам пришлось ждать еще часа

полтора. Екатерина Михайловна сначала подоила коров и распределила молоко. По вечерам у нее брали молоко те клиенты, которые приходили за ним сами, потому отлучатся не надо было. Освободилась она часам к девяти вечера, опять же предварительно пересчитав и спрятав полученные от покупателей деньги. За ужином она уже не ограничивала алкашей – пусть пьют сколько влезет, ей-то это пойло почти задаром достается. Да и работа полностью завершена, так что как эти выпивохи завтра встанут, и встанут ли вообще ее больше не интересовало. Выполз и брат, держась за спину, тоже принял пару граненых и убрался назад на свою кровать. Алкаши выжрали литра четыре самогонного пойла, съели большой чугунок отварной картошки с тушенкой из бычка забитого прошлой осенью. Уходили затемно, едва шевеля ногами и языком. Окончательный расчет Екатерина Михайловна откладывала до тех времен, когда алкаши протрезвеют. Нет, она не испытывала никакого, так называемого, чувства справедливости к своим работникам. Просто то, что она собиралась им заплатить, за вычетом того, что они съели и выпили… то были очень небольшие деньги. Она собиралась заплатить по пятьсот рублей за несколько ненормированных дней работы… Пьяным такие деньги вручать было небезопасно, даже едва стоя на ногах, они могли устроить такое… Ну, а трезвые… Она всегда находила таких алкашей, которые трезвыми вели себя очень тихо. В поселке имелось много «пьющего элемента» и выбор у Валентины Михайловны был.

5

Такое повторялось из года в год. Благодаря своему трудолюбию, двужильности и дешевой алкашеской рабсиле, Екатерина Михайловна извлекала немалую прибыль из своего животноводческого хозяйства, не имея ни мужа, ни детей. Она круглый год снабжала молоком, творогом, сметаной, яйцами, как поселковых жителей, так и дачников из окрестных садовых товариществ. Также продавала навоз и мясо от забиваемых в конце каждого года бычка, хряка, кур и уток. Даже когда у нее появились немалые деньги, она крайне мало тратила на себя, большую часть года ходила в резиновых сапогах и валенках, телогрейке, продукты, кроме хлеба потребляла только свои. Пенсию, которая ей поступала на книжку, Екатерина Михайловна вообще не трогала, а то, что выручала от продажи продуктов, переводила в доллары и прятала в известном только ей потаенном месте в доме. Никто не знал, сколько у нее денег, но слухи ходили сначала о тысячах, потом о десятках тысяч «зеленых». Хотя если смотреть, так сказать, посторонним взглядом на нее саму и ее дом… ну никак нельзя было поверить, что Екатерина Михайловна Ноздратенко едва ли не первая богачка в поселке. И сама она и ее жилище являли собой довольно неприглядную картину. Дом, бревенчатый сруб покосился, тес обветшал, краска на нем облупилась. На дворе от постоянного присутствия животных постоянно стояла непролазная грязь и зловоние. Екатерина Михайловна даже не стремилась навести хоть мало-мальский порядок и чистоту, то ли не хотела, то ли для этого у нее просто не оставалось сил. Односельчане иной раз прямо в глаза ей говорили:

– У тебя денег куры не клюют, найми рабочих хоть избу почини…

Но что значит нанять рабочих? На такое дело алкаши не годятся. Нанимать надо нормальных людей и нормально им платить, с ними самогоном и пятисоткой на нос не обойдешься. Ох, как жалко было денег, и из года в год откладывала починку дома в долгий ящик Екатерина Михайловна.

Зачем, для кого надрываешься, копишь? – этот вопрос в глаза Екатерине Михайловне в открытую задавать стеснялись. Но он, что называется, витал в воздухе. Брат, племянники? Да они, не стесняясь соседей и знакомых особенно под градусом, во всеуслышание именовали ее старой дурой и более всего желали, чтобы она надорвалась и сдохла, в надежде потом найти ее «заначку» и «взлохматить» те денежки, лежащие без всякой пользы, на полную катушку. Но не знавшая продыха Екатерина Михайловна внешне производила куда более жизнеспособное впечатление, чем тот же ее младший брат. В поселке чуть не каждую неделю кого-то хоронили, и стариков и средневозрастных и молодых. Кто-то умирал своей смертью, кто-то по-пьяни, кто-то на охоте или рыбалке. А Екатерина Михайловна продолжала как заведенная возится со своей скотиной, огородом и, казалось, умереть ей просто недосуг… Так и шла эта непонятная жизнь Екатерины Михайловны, что называется по уши в навозе и безо всякой мало-мальской перспективы. Тем не менее, она как будто другой жизни себе и не желала, хотя видела, что многие как те же брат и племянники живут легко и чисто, хоть и бедно…

Тут случилось некое значимое для всех Ноздратенок событие. Младший сын Николая Валерий закончил школу, год проболтался, ни в какое учебное заведение не поступил, потому что и в школе учился неважно, да и денег на платное обучение у его родителей тоже не водилось. Просить помощи у Екатерины Михайловны не стали – знали, столько не даст. При таких делах по достижении восемнадцати лет Валерия естественно призвали в Армию. В 2000-х годах армейский призыв был окончательно переведен на «коммерческую» основу. Все имело свою цену. «Откос» от службы стоил немалых денег, попасть служить

в нормальное место и «человеческие» войска – деньги поменьше. Ну, а если денег совсем нет, то загудишь в такое место и в такие войска… У Николая Михайловича Ноздратенко, таким уж он уродился, вроде особе не пил и никогда не гулял, тем не менее денег отродясь не было, ни в советские, ни в постсоветские времена. Не оказалось их, и когда призывался в армию его младший сын. Старший служил еще в девяностых, до начала чеченских войн и как-то проскочил, отслужил более или менее терпимо. А вот Валерию не повезло, загудел он в Дагестан, в стройбат. Ни он, ни его родня никак не могли ожидать, с чем ему там придется столкнуться. То оказалась не служба, а самое настоящее рабство, перед которым пахота на строительстве какой-нибудь генеральской дачи так, милые пустячки. Но благодаря семейной живучести младший Ноздратенко не сломался, он смог приноровиться, приладится даже к той скотской работе на кирпичном заводе, куда солдат призываемых из русских областей командование части и отдавало в это самое рабство. Так же как отец и брат презирающий тяжкий труд и почти не выказывающий желания помочь тетке даже когда гостил у нее… Здесь Валерий понял, если будет сачковать, ему просто не дожить до дембеля – сержанты кавказцы, прапорщики кавказцы этого ему не позволят. А русские офицеры, они в той части «погоды» не делали, их каждый местный прапор мог послать, а если тот возмущенно начинал «качать права», его за воротами части встречали и так «отделывали» родственники того прапора. И это еще считалось, что офицер легко отделывался, могло и семье не поздоровиться. Но Валерий все правильно и быстро понял и работал ударно и благодаря этому дожил до дембеля, хотя отдельные его сослуживцы не доживали, вешались, вскрывали вены, отрубали себе пальцы, бежали… Правда те кто бежал, попадали из одного рабства в другое, их ловили местные джигиты и продавали в горы в дагестанские и чеченские аулы в еще более жуткое рабство, уже без всякой надежды на дембель, где они пропадали без следа. Итак, Валерий выдержал «кирпичный рай», вот он конец мучениям, дембель. Все, пропади она пропадом эта Армия, где он только во время принятия присяги держал в руках автомат, а все остальные два года только лопату, лом, кувалду, месил глину, грузил кирпичи…

Тот октябрьский день 2005 года у Екатерины Михайловны проходил как обычно. С утра она выгнала коров и молодого бычка пастись. Второго, старшего бычка, которому до забоя оставалось жить где-то с месяц, она уже из хлева не выпускала, дабы он поменьше двигался и набрал за это время как можно больше веса, питаясь еще относительно свежим сеном и картофельным отваром. Закончив с кормом не пасущейся скотины, она пошла в огород. Чтобы сделать осеннюю перекопку грядок. Все соседи для этой цели обычно использовали либо электроплуг, либо культиватор. Екатерина Михайловна обходилась по старинке, лопатой. Едва успела разбросать навоз и несколько раз вонзить лопату в грядку, как зазвонил мобильник.

Может показаться странным, что такая без всяких преувеличений жадная особа как Екатерина Михайловна, которая не допускала никаких не то что лишних, но и нужных трат вдруг приобрела мобильник… Все объяснялось просто, тот мобильник ей ничего не стоил, ибо губернатор московской области распорядился выдать мобильные телефоны всем имеющим определенные отличия пенсионерам области бесплатно, да еще ежемесячно оплачивать абонентскую плату и переговоры в размере десяти долларов. Ну и она как бывшая БАМовка в это число входила. Конечно, от бесплатного подарка Валентина Михайловна не отказалась и теперь имела возможность общаться с родственниками по телефону.

Услышав мелодию телефонного звонка из кармана своей телогрейки Валентина Михайловна отложила лопату.

– Алло, слушаю…

– Катя, привет, это я Коля! – она услышала взволнованный, даже панический голос брата.

Обычно он с ней разговаривал нарочито пренебрежительно, высокомерно, искренне считая себя куда более высокоинтеллектуальным существом нежели сестра, являвшей по его разумению живое воплощение народной поговорки: работа дураков любит. Но когда он просил у нее денег этот тон моментально трансформировался в зависимости от запорашиваемой суммы в более уважительно-вежливый. Сейчас же имело место что-то совсем необычное – брат был настолько растерян, что говорил как человек чем-то чрезвычайно напуганный.

– Катя… мне… нам… нам немедленно, срочно нужны деньги!

– Погоди Коля, какие деньги, зачем? – не прочувствовав тревоги, спокойно реагировала Валентина Михайловна.

Она настолько часто в последние двадцать лет выслушивала от брата такие просьбы, что совсем не обеспокоилась, не определив по телефону, что его испуг на этот раз не наигранный, а искренний. Она подумала, что это обычная просьба для удовлетворения какой-нибудь очередной блажи.

– Катя, в ноябре Валерка демобилизуется из Армии. Ему срочно нужны двадцать тысяч, иначе его не отпустят. Я тебя умоляю… нам больше негде взять! – продолжал испуганно молить брат.

– Погоди, что за ерунду ты говоришь. Я сама сколько лет в Армии проработала и впервые слышу, что для увольнения из армии солдату нужно еще платить. Ты что Коля с ума сошел? – Екатерина Михайловна здесь подошла с позиций служащей Советской Армии и естественно недоумевала, не зная, что Российская Армия начала 21 века это уже совсем иная армия.

– Ничего я не сошел… Я тоже в Армии служил, но сейчас совсем не та служба. Ты же не дала денег, когда я у тебя просил, чтобы его к чуркам служить не загнали, вот он и попал туда. А оттуда без денег никак не выбраться, – пытался разъяснить ситуацию Николай.