Делай со мной что захочешь
Шрифт:
Прекрасное и неизменное.
Элине он очень нравился.
Но Ардис сказала: — Если я разобью вашу семью, я не смогу жить в мире с собой…
А он уговаривал ее. Продолжал уговаривать. И смеялся — в растерянности, в досаде, не теряя надежды. Он рассказывал о своем детстве и молодости в Будапеште; рассказывал, что верит в святых и ангелов.
— Мы не были такие уж нищие, но все же были бедные, да, и это лежало на нас позором… но мама у меня была очень верующая, и она научила меня верить так, как верила сама, потому что ей это помогало, и она знала, что это поможет мне, даже если я не сумею
Некоторое время Ардис молчала. Затем медленно произнесла:
— Я знаю, что вы правы. Но не знаю, как это сделать.
— Ардис, почему вы так говорите? Вы же знаете, что я жажду вам помочь?..
— Я вся в долгах. Все эти счета врачам Элины, даже дантисту… и потом преподаватели из Элининой школы просят заняться исправлением ее речи… Ребенок — это такое бремя, от которого никогда не избавиться. Я ведь очень рано вышла замуж и очень рано стала матерью…
— А сколько вы должны, Ардис?
Она затрясла головой.
— Нет. Я не могу брать у вас деньги. Подарки — это другое дело, эта квартира — тоже… но нет, честное слово: денег у вас я никогда не возьму. Не будем об этом и говорить… Я вам рассказывала, что я возила Элину на рентген? И пока ее просвечивали, как раз в тот момент — можете себе представить, — я прочла в «Ридерс дайджест», сидя в приемной, что рентгеновские лучи чем-то опасны, возможно, даже радиоактивны, что они могут повредить кости… костный мозг… Ну, разве не ужасно? Я чуть с ума не сошла. Элина ведь и без того как натянутая струна, такая чувствительная, она совсем не похожа на других детей — тупых, грубых, не чувствующих боли…
— Ардис, мы должны еще обсудить это. Должны. Надо как-то наладить нашу жизнь.
Мама приехала, потому что я была в медицинской комнате и не могла говорить, им пришлось позвонить ей по телефону, и она была сердитая. А я не могла шевельнуться. Я чувствовала, как от ее шагов сотрясается коридор, и мне было страшно. На голове у нее была такая маленькая шапочка, вся из пушистых белых перышек, и они шевелились, словно сами по себе, и дышали. Пальто на ней было оранжевое в темно-синюю полоску. Лицо было накрашенное, розовое. Мисс Фрай стала ей что-то говорить, но она прервала и спросила: — Что там, в этом подвале?
Там не подвал, там гардеробная…
Гардеробная — какая еще гардеробная?
При гимнастическом зале, миссис Картер. По вторникам и четвергам девочки занимаются гимнастикой, они переодеваются в гардеробной в спортивную одежду, а ваша дочь почему-то боится «…
Мама посмотрела на меня.
Элина, лучше ты скажи, — потребовала она.
А я не могла говорить.
Лицо у нее вспыхнуло. — Ты, Элина,
Они уложили меня на койку дежурной сестры и накрыли белым бумажным одеялом, совсем тоненьким. Мисс Фрай, сестра и сама директриса принесли меня. Они были очень удивлены. Случалось, у девочки или мальчика из моего класса шла носом кровь, и они выходили из классной; случалось, у кого-то болел живот, и он приходил сюда; а теперь тут была я. Мне очень хотелось выздороветь и заговорить.
Черт бы тебя подрал, — сказала мама, — не стану я терпеть твои штуки, — сказала она. — должна же ты объяснить…
Миссис Картер, девочки спускались вниз, и я не знаю доподлинно, что произошло… наверное, Элина что-то сказала или начала заикаться, и девочки стали смеяться над ней… а она вдруг остановилась, точно ее парализовало. Я такого в жизни не видела, и я…
Вы директриса? Директриса? И вы допускаете такие вещи — ребенка запугивают, заставляют спускаться в какой-то там подвал, изводят!.. Маленькую девочку!.. Да вы знаете, что я могу подать в суд на Педагогический совет и на вас лично, понимаете ли вы, чем вы рискуете, когда так невежественно, нерадиво… невежественно… безмозгло… бестолково выполняете… выполняете свои обязанности?
Миссис Картер…
Моя дочь была абсолютно нормальным ребенком до того, как поступила в эту школу, а теперь посмотрите, что с ней стало, — кричала моя мать, — посмотрите, что с ней стало…
Но…
Она сбросила с меня одеяло и заставила подняться. И я проснулась, я почувствовала, что ноги у меня просыпаются. Она сказала — Элина?.. Ты же в полном порядке, верно?
Да.
Ты совершенно нормальная девочка и всегда была такой, — сказала мама, но, когда мы шли домой, она сказала — Никакая ты не нормальная, и я этого не потерплю. Ты все это делаешь назло мне. Ты отрываешь меня от работы, заставляешь мчаться в эту чертову школу, корчить из себя идиотку перед этими старыми уродинами…
Я заплакала.
Давай, давай, плачь и порти себе лицо, — сказала мама, — но когда придем домой, будь любезна все это объяснить мне.
Я сказала, что они собирались потушить свет, они говорили, что потушат свет…
Какой еще свет?
Чтобы напугать меня, потому что они знают, что я боюсь… они сказали… они сказали, что там, внизу, прячутся мальчики и…
Какие еще мальчики? Какой свет? Что ты там лопочешь?
Я боюсь подвала, и они всегда смеются надо мной, и…
Тогда зачем же ты прикинулась парализованной? Ты что, хочешь, чтобы люди думали, будто у тебя был полиомиелит? Я ведь могу и избавиться от тебя — дать объявление в газете и избавиться от тебя, я могу вернуть тебя твоему папочке — да вы, видно, оба сговорились, решили довести меня до ручки…