Дельцы. Автомобильный король
Шрифт:
Она ушла в гардеробную, а когда вернулась, на лице ее уже не было и следа пережитого волнения. Она села в кресло против Аллана и, подняв на него глаза, сказала:
— Аллан! Я думаю, как мне отплатить этому человеку.
— Право не знаю, — ответил он.
— Мне просто не верится, что мы в Нью-Йорке! У меня такое чувство, что мы вернулись в средние века!
— Вы забываете, Люси, — возразил он, — что я не знаю, что произошло.
Люси снова умолкла. Так они и сидели, глядя друг на друга. Тут она вдруг расхохоталась и долго не могла сдержать смеха.
— Я стараюсь злиться, Аллан, — выговорила она с трудом. — И, кажется, я должна это делать, но, право же, все получилось чересчур глупо!
— Я знаю, вы предпочитаете
— Я расскажу вам все, Аллан. Я знаю, что должна это кому-нибудь рассказать или же я просто взорвусь — ведь мне ни разу в жизни не пришлось переживать ничего подобного.
— Расскажите мне все с самого начала.
— Вы уже знаете про мою встречу с Уотерманом в его картинной галерее, сказала Люси. — Мистер Дэвид Олден привез меня туда, и старый человек был так вежлив, вел себя с таким достоинством, право, мне бы и в голову не пришло ничего такого! Затем он написал мне записочку — представьте, собственноручно, — приглашая принять участие в первом плавании на "Брунгильде". Разумеется, я не усмотрела в этом ничего предосудительного. Я сказала вам, что поеду, и вы не высказали никаких возражений.
Я приехала, меня встретили, перевезли на яхту, и стюард провел вниз, в каюту, оставив там, а минуту спустя пришел и сам старик. Он притворил за собой дверь и запер ее на ключ.
"Как поживаете, миссис Тэйлор?" — спросил он, и раньше, чем я успела открыт" рот, подошел ко мне и спокойно обнял. Можете себе представить, что я почувствовала. Да я просто остолбенела!
"Мистер Уотерман?" — едва смогла выговорить я и уже не слышала, что он ответил. Я была вне себя от гнева и ужаса. Помню, что крикнула несколько раз: "Отпустите меня!" — но он не обращал ни малейшего внимания на мои крики и крепко сжимал в объятиях. Наконец, я чуточку собралась с силами. Я не хотела кусаться и царапаться, как судомойка, и попыталась говорить спокойно.
"Мистер Уотерман, — сказала я, — я требую, чтобы вы меня отпустили". "Но я люблю вас". "А я вис не люблю", — запротестовала я и, помнится, подумала, что мои слова звучат довольно бессмысленно. Но в такой ситуации вряд ли можно было сказать что-либо умнее. "Вы полюбите меня, — сказал он. — Как и многие женщины". "Я не из их числа, я уже сказала вам, что вы ошиблись. Отпустите меня". "Я хочу вас, — ответил он. — А все, чего я хочу, я добиваюсь. Мне никогда никто не отказывал, поймите. Вы не представляете себе положения, в каком оказались. Для вас это не будет позором. Женщины почитают за честь, если я их люблю. Подумайте, что я могу для вас сделать. Вы сможете иметь все, что пожелаете. Уехать, куда вздумаете. Я вас никогда не брошу".
Помнится, он говорил что-то еще в таком же роде. Каково было мое положение! Все равно, как если бы я попала в лапы медведя! Вы не поверите, я знаю, но он обладает огромной силой. Я была не в состоянии пошевелиться. С трудом соображала и все время чувствовала его дыхание на своем лице. А он заглядывал в мои глаза, как страшный, дикий зверь.
"Мистер Уотерман, — протестовала я. — Я не привыкла, чтобы со мной так обращались". "Знаю, знаю. Если бы это было не так, я бы вас не желал. Но я не такой, как другие мужчины. Подумайте об этом, подумайте и о том, как велика моя власть. Мне некогда ухаживать за женщинами. Но вас я люблю. Я полюбил вас в ту минуту, как увидел. Разве этого недостаточно? Чего вы еще можете желать?" "Вы завлекли меня сюда обманом, — кричала я, — вы поступили низко. Если в вас есть хоть капля порядочности, вам должно быть стыдно". "Полно, полно, — твердил он, — не говорите глупостей. Вызнаете свет. Вы не цыпленок, только что вылупившийся из яйца…"
Да, он сказал это, Аллан! Я точно припоминаю эту фразу, именно она так взбесила меня. Вы не представляете себе! Я опять пыталась вырваться, но чем больше боролась, тем в большее бешенство он приходил. Мне было ужасно страшно. Ведь на яхте,
Пока Люси вспоминала эту сцену, ее лицо покрылось багровыми пятнами от волнения. Она дышала часто, взволнованно. Монтегю сидел, глядя перед собой, и не издал ни звука.
— Слышали ли вы в своей жизни что-либо подобное? — спросила она.
— Да, — серьезно сказал он. — К сожалению, должен признаться, что слышал о подобных сценах не раз. И даже нечто похуже.
— Но что же мне теперь делать? — воскликнула она. — Такое поведение нельзя оставить безнаказанным.
Монтегю ничего не ответил.
— Он чудовище! — все больше расходилась Люси. — Я должна засадить его в тюрьму.
Монтегю покачал головой.
— Вы не в силах этого сделать.
— Не в силах! — воскликнула она. — Почему?
— Вы ничего не сможете доказать, — сказал Аллан. — Все ваши обвинения он будет опровергать, а его словам всегда будет больше веры. Вы не можете добиться ареста Дана Уотермана, как если бы это был обычный человек. И подумайте об огласке!
— Я хотела бы опозорить его! Ему это послужило бы уроком!
— Да нет, это не причинило бы ему ни малейшего вреда, — сказал Монтегю. — Я в этом твердо уверен, так как был свидетелем подобной попытки — из нее ничего не вышло. Вы не найдете ни одной газеты в Нью-Йорке, которая решилась бы предать огласке вашу историю. Единственное, чего вы добьетесь, — это обретете дурную славу искательницы приключений.
Люси уставилась на него с изумлением, судорожно сжимая кулаки.
— Похоже, что я живу где-нибудь в Турции, — воскликнула она.
— Вы недалеки от истины. Здесь в городе живет старик, который всю свою жизнь ссужал деньги под проценты и скопил целое состояние. У него теперь что-то около восьмидесяти или ста миллионов, кажется. И каждые полгода вы можете прочесть в газетах, что какая-нибудь особа женского пола пыталась его шантажировать. А все дело в том, что с каждой хорошенькой девушкой, которая поступает в его контору, он проделывает то же самое, что Уотерман пытался сделать с вами. В результате те из них, кто по глупости затевал скандал, попадали в тюрьму за шантаж.
Видите ли, Люси, — продолжил Аллан после паузы, — вы должны уяснить положение. Этот человек в Нью-Йорке — бог. Все пути к обогащению — под его контролем; он может вознести или сломить всякого, кого ему заблагорассудится. Правда, правда — он может разорить любого. Он может заставить полицию поступать так, как угодно ему. Это всего лишь вопрос денег. И он привык во всем диктаторствовать. Малейший его каприз — закон. Он покупает все, что захочет. Это относится и к женщинам. Он привык к тому, что его считают господином положения; женщины ищут его благосклонности. Если бы вы были согласны пойти на это, то могли бы рассчитывать на дворец стоимостью в миллион долларов на берегу реки Драйв или же коттедж с пристанью, тоже не менее, чем за миллион в Ньюпорте. Вы получили бы неограниченный кредит во всех магазинах, любые поездки на пароходах и всех железных дорогах в отдельном вагоне. Многие женщины только за это и бьются, и он просто не понимает, чего вам еще нужно.