Дельцы. Автомобильный король
Шрифт:
Но ребятишкам это нравилось не меньше, чем празднование Четвертого июля [национальный праздник США]. Они сбегались к сараю и стояли в дверях, разинув рты. Двигатель быстро выбрасывал пучки ярких искр, на которые было весело смотреть. Обычно это происходило вечером, потому что днем мистер Форд был занят в Электрической компании. Каждый день он работал до поздней ночи, очевидно, ничем другим в мире не интересуясь. По субботам он работал безбожно долго — в буквальном смысле слова, — не было случая в этих краях, чтобы человек возился с машиной под воскресенье.
Двигатель заставлял передаточный
В конце концов соседи привыкли к чудаку изобретателю и даже к тому, что он забывал о воскресенье. Но никто из них не верил, что когда-нибудь он въедет на гору без помощи живой твари. Люди привыкли к тяжелым паровозам, двигающимся по рельсам; но свободно мчаться по шоссе, когда впереди никто не машет хвостом, — это противоречило самой природе, а может, и закону. Это было почти так же глупо, как попытки некоторых людей летать по воздуху.
2
Отец Эбнера, Том Шатт, работал на большом заводе, выпускавшем товарные вагоны; его обязанностью было собирать вагонные рамы; работа эта требовала некоторой квалификации и хорошо оплачивалась, его средний заработок доходил до доллара сорока центов в день. Но зато это была тяжелая работа, и хотя он был крепкий мужчина и работать привык, десятичасовой рабочий день выматывал из него все силы, и часто, возвращаясь домой, он засыпал в трамвае и проезжал свою остановку. Он так уставал, что не мог читать газету и в будние дни ложился спать через час после ужина.
Том Шатт жил со своей семьей в одной половине двухквартирного дома позади сарая мистера Форда. Дом был выкрашен белой краской, но так давно, что никто не помнил, когда это было. В нижнем этаже помещались столовая и кухня, а наверху две спальни, в одной спали Том, его жена и маленькая дочка, а в другой — Эбнер с тремя старшими братьями. В кухне был водопровод, но уборная помещалась на заднем дворе. Зимой это было очень неудобно, но они неудобства не замечали, так как иных уборных никогда не видели.
В другой половине дома жило драчливое семейство ирландцев, супруги О'Рурки с девятью ребятишками. Мистер О'Рурк напивался каждую субботу и, придя домой, избивал семью; шум драки был слышен так, словно она происходила тут же в комнате. Семейству Шатт — американцам и протестантам — трудно было привыкнуть к этому, но миссис О'Рурк категорически заявила, что она скорее согласится быть битой, чем позволит вмешиваться в ее личные дела. К счастью для своей семьи, Том Шатт принадлежал к секте баптистов, которые придерживались двух основных принципов: во-первых, полное воздержание от спиртных напитков и, во-вторых,
Шатты были бедны, но не отчаивались. Прежде всего им было гарантировано блаженство на том свете, а кроме того, дети учились, и Шатты разделяли веру всех американских семей в то, что младшее поколение выйдет в люди. Америка — страна возможностей, и каждый день в ней происходят удивительные вещи. Самый бедный мальчик имеет право стать президентом; помимо этого главного приза, было множество помельче — сенаторы, губернаторы, судьи и все промышленные короли, лорды и прочая знать. Жизнь в Америке похожа на непрерывную лотерею; каждая женщина, родившая ребенка, пусть даже в грязной трущобе, словно опускает руку в ящик с билетиками, откуда может вынуть ослепительный алмаз.
Даже Том Шатт, надорванный непосильным трудом, знал это. Каждое воскресное утро ему на дом приносили газету, и, возвратившись из церкви и пообедав, он читал ее, пока не засыпал. В этой газете он видел портреты светских дам и сказочно богатых и преуспевающих мужчин. В газете говорилось, как эти люди были когда-то такими же бедными, как и он, и достигли благополучия, производя полезные вещи, которые поднимали жизненный уровень в Америке, пока он не стал самым высоким в мире. Сердце каждого претендента на американское изобилие пылало гордостью; сердце Тома пылало тоже — только ему хотелось бы, чтобы башмаки сыновей не изнашивались так быстро и чтобы жене не приходилось вечно латать их штанишки.
Однажды осенним вечером — стояло теплое бабье лето — Том сидел на деревянном крылечке своего дома. На нем еще была пропотевшая голубая рубашка и комбинезон; чистыми были только его руки, которые он вымыл перед ужином. Усы у него торчали, щеки были небритые, — как правило, он брился только по воскресеньям. Лицо, огрубевшее и покрытое морщинами, выражало бычье терпение. Он раздумчиво попыхивал трубкой, полный благостного покоя, заработанного честным трудом.
Его веснушчатый сынок появился с задворок и подсел к нему.
— Папа, а папа, — сказал Эбнер, — поди-ка погляди, какую коляску делает мистер Форд. Он выкатил ее из сарая.
Вот уж полгода как Том слышал о коляске без лошади, и, так как в этот вечер его не слишком клонило ко сну, в нем заговорило любопытство.
— Ладно, пойдем посмотрим. — Он выбил пепел из трубки и пошел за тринадцатилетним подростком к маленькому кирпичному зданию, не то сараю, не то конюшне, где работал изобретатель.
Мистер Форд был худощавый узколицый мужчина лет двадцати восьми, с волнистыми волосами и проницательным взглядом. Его мастерская когда-то вмещала легкий двухместный экипаж и лошадь; в ней имелась широкая дверь для экипажа и узкая для лошади и небольшое квадратное отверстие вместо окна. Он вычистил сарай, разложил в нем инструменты и поставил верстак и детскую коляску для подростков-близнецов. В данный момент сооружение находилось под открытым небом, и двое ребятишек забавлялись, толкая его взад и вперед, а мистер Форд трудился над рулевым механизмом. По-видимому, он был удовлетворен поведением этой детали; было очевидно, что если коляска поедет, то она поедет туда, куда он пожелает.