Дельфийский оракул
Шрифт:
– А я же не дура, Полька! Я отдаю себе отчет, что в бабу моего возраста влюбиться… нет, можно, но уж никак не мальчику.
– Я не намного моложе тебя.
– Намного, – возразила ему Татьяна, откидываясь назад. Она раскачивала качели, вроде бы нехотя, но – упорно. Она все делала так – упорно. – Ты не представляешь, насколько. Возраст, он же не только в паспорте обозначен. А я… впрочем, не об этом я хотела поговорить. Ты мне не врешь, и это уже хорошо. Я тоже не буду тебе врать. Ты мне нравишься.
Аполлон знал это. Он нравился подавляющему числу женщин – еще с того, детского возраста, когда из такой
– Ты не глуп. Обходителен. Красив. Но главное – честен. Хорошее качество в партнере. Я бы сказала – определяющее.
Качели раскачивались, и Татьяне приходилось поджимать ноги под дощатым сиденьем, чтобы не задеть за землю.
– Поэтому я предлагаю тебе сделку. Подтолкни, пожалуйста, качели…
Аполлон, преодолев брезгливость, коснулся ржавых цепей, толкнул, увеличивая амплитуду движения.
– Мой отец их повесил тут, – призналась Татьяна. – Еще когда мы сюда только-только переехали. Он был военным. Порядочным человеком. Умер от рака.
Цепь прогибалась под ладонью, вибрировала, и Аполлон почти с облегчением отталкивал ее. Качели раскачивались все сильнее.
– И я умру. Опухоль… в легком. Вторая стадия.
Надо выразить ей сочувствие и сказать, что сейчас рак лечат, и успешно, особенно, если болезнь застать на ранней стадии. Но Аполлон молчал.
– Хорошо, что ты не притворяешься, – Татьяна запрокинула голову. – Я знаю, что шансы у меня хорошие и все такое, но… просто – предчувствие. И мне страшно умирать… одной. Женись на мне.
– Условия были просты, – Аполлон постукивает мертвым смартфоном по столу. – Мы заключаем брак. Не фиктивный. Я пытаюсь быть хорошим мужем. Она составляет завещание в мою пользу.
– А если бы… если бы она вылечилась?
Он поглядел на Саломею с жалостью:
– Тогда мы развелись бы. Или – нет. Татьяна была замечательным человеком. Я расстроился, когда она умерла. Мы рассчитывали лет на пять, но… она сгорела гораздо быстрее. И я знаю, что отчасти виноват в этом.
И снова – вина признается им лишь на словах.
– Я защитил диссертацию. Бессмысленное, по сути своей, действо. А Татьяна решила сделать мне подарок. Нам обоим. Путешествие в Грецию. Не туристическая поездка на неделю, просто – билеты туда и дом, арендованный на три месяца. Свобода передвижений. Свобода желаний. Исполнившаяся мечта. И знаешь, что?..
Саломея покачала головой.
– Мне совершенно не понравилась Греция. Камни! Козы. Развалины и греки. Море – да, красивое. А Дельфы – не очень. Я другого ждал… Чего – не спрашивай. Татьяна смеялась, говорила, что я слишком привередливый… – Он оставил мертвый телефон в покое, сцепил пальцы и уперся в них подбородком. – Чашу нашла она. В Дельфах. Я сначала решил, что это – одна из тех подделок, которые «скармливают» туристам…
Татьяна куда-то исчезла на сутки. Аполлон даже начал беспокоиться, не столько из-за нее, сколько из-за необходимости что-то предпринять. Обратиться в полицию? В консульство? Он понятия не имел, как положено поступать в подобных случаях. Он сперва разозлился, потом расстроился.
Решил немного выпить.
И выпил, пожалуй, больше, чем следовало бы. Это место угнетало его. Аполлон пытался проникнуться
И еще – Татьяна ушла, куда-то.
Она вернулась утром. Ее одежда была разорвана, руки – исцарапаны.
– Ты где была?!
Аполлон не собирался устраивать сцену. Усадив жену, он помог ей разуться. Кроссовки насквозь пропитались смердящей грязью.
– Я волновался.
Татьяна не ответила. Она смотрела куда-то поверх головы Аполлона – на горы, видневшиеся вдали. Их вершины окрасило золотом, по склонам потек багрянец, словно само небо прорвалось под тяжестью солнца. И лава света изготовилась затопить древние Дельфы.
– Я пытался выяснить, где она была и чем занимались, но Татьяна отмалчивалась. Требовать от нее объяснений я не имел права, да и не желал этого делать. Я предпочел забыть этот неприятный эпизод, тем более, что Татьяне вдруг стало плохо. Резко подскочила температура. Начался кашель. Появилась боль в груди.
– Рак?
Саломее не было жаль ту, неизвестную ей женщину. Саломея даже не думала, что она настолько мстительна, чтобы радоваться чужой мучительной смерти.
– Рак. И уже не вторая – а четвертая стадия! Такого просто не бывает, так мне сказали. Чтобы настолько быстро. Чтобы… не важно это. Мы вернулись домой. Я предлагал Татьяне пройти курс лечения. Германия, Израиль, Франция… на выбор. У нее ведь были деньги, а она твердила, что от солнца не спрятаться, что оно – везде. Потом ей стало легче. На некоторое время. Ее работа «держала». И дела даже в гору пошли. Но она все равно сгорала, с каждым днем становилась все тоньше, суше как-то, и ее ничуть не пугала смерть. Она знала, что смерти не избежать, и спешила ловить удачу. Утверждала, что видит все – в этой чаше. Ей предлагали лечь в больницу, но она отказалась. Держалась до последнего. Она была очень мужественным человеком.
Намек, что Саломее не стать такой? Она и не пытается. Она боится боли, и смерти тоже, и еще – больших пауков, сумасшествия и… лечения зубов. Это же нормально.
– Перед смертью, буквально за день, Татьяне стало лучше. Она отослала сиделку, сказав, что сама справится. И что нам надо побыть вдвоем. Тогда-то я и узнал про Дельфы…
Глава 7
Карты и короли
Гадалкам Алиса верила – с тех самых пор, когда встреченная ею однажды цыганка «сняла» с Алисы золотые серьги, цепочку и перстни, нагадав ей взамен слезы, скорое расставание, счастливую встречу, червового короля и безбедное будущее. Как ни странно, Алиска хорошо помнила то состояние оцепенения, сквозь которое пробивался сорочий стрекот цыганки – или нескольких цыганок? – требующий отдать им вещи.
Алиска все свои украшения и сняла – добровольно, а потом, позже, ревела до икоты над утраченным колечком. Не то чтобы колечко стоило дорого – это было турецкое золото с крохотным фианитом, скорее уж, оно было ценно, как подарок от человека, которого Алиска любила.
Тогда еще она верила в любовь.
Вера эта закончилась спустя две недели, когда Алиска застала своего возлюбленного – почти уже жениха – с лучшей подругой в самом неприглядном виде. Она не заплакала, но с удовольствием ярости вцепилась разлучнице в ее свеженарощенные космы.