Дело «архаровцев»
Шрифт:
– Мы летели в вертолете, человеку из МЧС кто-то позвонил, он передал трубку мне. Человек представился заместителем Генерального прокурора. Спросил, что произошло. Я сказал, что отказал двигатель и мы упали. Я же не знал, что это попадет в газеты…
(Честно говоря, мама Анатолия Банных мне мало что рассказала, и в моих заметках ее прямой речи нет).
Добраться до Банных мне тогда не удавалось, но был и еще один участник событий, которого можно было расспрашивать – Колбин. (Впрочем, и к Белинскому с Капрановым кто-то пытался пробиться – в 1-й городской больнице будто бы поймали переодетого в белый халат
– Мы упали примерно в 13.20. Это было внезапно: будто кто-то вырвал из-под меня кресло, – рассказал мне Максим Колбин. – Один двигатель отключился. Высота была минимальной, сманеврировать не удалось, мы рухнули камнем секунды за две. Будь высота побольше, может, смогли бы вытянуть вторым двигателем, а так… Машина покатилась по склону. Перед ударом все заорали, а потом людей начало выбрасывать из машины через двери и окна. Мы перевернулись раза три. Я не помню, как удалось удержаться внутри. Чудом не вылетел… Очнулся внутри вертолета, который лежал на боку. Встал, сделал несколько шагов. Понял, что живой.
Колбин сказал еще, что эмоций – ни радости, ни слез – не было. К счастью, не загорелось топливо – оставшиеся полторы тонны керосина вылились на склон.
– Мы вместе с Анатолием Банных осмотрели других. Раненых сначала было трое. Их перетащили ближе друг к другу, сделали из брезента палатку. Один раненый через два часа умер. Мы нашли чей-то спутниковый телефон, но пин-код не знали и позвонить никуда не смогли. Через день нашли и рацию на склоне, но она была разбита…
По его словам, от мороза и ветра они спасались в палатке, где жгли жиденький костер – дров было в обрез, всего два мешка, взятых для шашлыков. Больше взять дрова было негде – в тех местах даже карликовые березки не растут. Чтобы согреться, сняли одежду с мертвецов. По ночам почти не спали.
– Я отрубался иногда на 10–15 минут… – рассказывал Колбин. – Разговаривали обо всем помаленьку. Думали-гадали – найдут ли нас? Старались экономить силы, чтобы протянуть подольше. Когда слышали авиацию, забирались на верх горы, махали. Но нас не видели. Мысли были – лишь бы нас нашли. Но на третий день мы спасателей уже не ждали. Мы же думали, что наш район прочесали и больше сюда никто не заглянет.
Утром 11 января Колбин нашел на склоне бинокль. Начали оглядываться и увидели вдалеке избушку. Дрова и продукты были на исходе, так что надо было воспользоваться этим минимальным шансом – в избушке могли быть хотя бы продукты. Колбин два часа шел к избушке. Это оказался летний домик чабанов, пустой во всех смыслах.
– Я решил идти дальше. Побрел вдоль реки. И через полчаса увидел людей на снегоходе, – рассказывал Колбин. – Закричал, начал махать руками. Думаю: «Спасся! Слава Богу». После этого как в Него не верить?..
Он вышел на группу добровольцев и пограничников, которая во главе с Сергеем Розбахом, братом Анатолия Банных, прочесывала этот район на снегоходах. Первым делом Колбину дали покурить. Потом, говорят, налили водки. После этого летчик рассказал, что случилось и как идти к месту катастрофы.
– Там гора на горе, а вертолет лежал в расщелине, спасатели не видели его даже, когда летали над головой, – признает Розбах. – Мы
Поначалу сообщали, что Анатолий всего лишь сломал себе палец. Однако потом либо врачи разобрались, либо он сам начал понимать, что это даже как-то неприлично, но, подобно зубному врачу Шпаку из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», у которого с каждым перечислением похищенного добра становится все больше («Три пиджака кожаных! Три портсигара золотых!»), количество травм у Банных стало расти.
Например, 3 марта 2009 года во время нашей с Банных встречи он рассказывал:
– У меня ушиб позвоночника, сломаны ребра, перелом носа, перелом пальца. Меня часы спасли (тут он показал на часы на левой руке – массивные, на ремешке). Я зацепился часами и повис. Вот (он показал на шрам на внешней стороне кисти) это мне заводной головкой руку ободрало.
А на пресс-конференции 14 июля 2011 года Банных про позвоночник, ребра и перелом носа уже не вспоминал. На вопрос о здоровье он ответил: «Здоровье не очень. В связи с аварией произошли серьезные изменения, на базе сотрясения четыре гормона не вырабатываются, и происходят изменения гормональные в организме. Поэтому, в общем-то, пришлось, и каждый год, вот эти два последние года, я живу в бангкокской клинике, в Бангкоке, швейцарское отделение клиники».
Может, и так. Однако главная травма, полученная Анатолием Банных, была, думается, не физическая, а психологическая. Как все это могло произойти именно с ним, которому до сих пор всегда и везде так везло?! Почему?! Вот что наверняка разрывало ему мозг.
Никто в те дни и не подозревал, что вся эта история растянется на два с половиной года. В своей электронной переписке тех дней я нашел такой диалог: «Еще долго будут эту историю перетирать»… – пишет мне собеседник. А я отвечаю: «Не думаю. В центральных СМИ – еще день-два. Ну три. Хотя если новостей не будет, то переливать из пустого в порожнее будут до конца января. А то все газ да газ»…
Поначалу все настраивались на трогательные репортажи: семья в горе, воспоминания друзей, последние слова, которые можно было истолковать как предчувствия. Но сбор героико-трогательных воспоминаний кончился, не успев начаться…
Расследование
1
«Дело архаровцев» – подтверждение поговорки о том, что шила в мешке не утаишь. Едва успел Александр Бердников заявить о том, что все документы для отстрела животных были у охотников в порядке (тогда писали, что целью был сибирский козерог, на которого охота разрешена), как тут же в интернете появились комментарии, по которым выходило, что с документами, наоборот, проблемы.
Алексей Вайсман, главный координатор проектов программы «TRAFFIC» Всемирного Фонда дикой природы (WWF) России, сказал мне 11 января: